Александр Обухов - Сурикат Сурик и бобр Тумба

В голове суриката стали пролетать стремительно – прямо как воробей – обнадеживающие мысли. «Да, да, да, да, да, – сурикат от наполнявшей его радости стал покачиваться из стороны в сторону. – Наружу. Через забор. На свободу. Стоп. Но как? Кто выпустит? Нужен план. Что нужно для плана? Карандаш и листок бумаги. Где их взять? Купить. Стоп. Но у меня же нет денег. Нужно занять. У кого? Знаю, знаю, знаю, у Люси. Она такая добрая. Всегда, когда убирается в клетке, что-нибудь вкусненькое приносит. Она же все-таки мой друг, мы ведь провели ритуал обнюхивания и трения носами. А если она не займет? Скажет, например, что зарплату еще не дали, ну или еще что-нибудь. Что делать? Что делать? Да, да, да, бежать. Наружу. Через забор. На свободу. Стоп!»

Сурикат остановил бурный поток мыслей. «Я же уже об этом думал. Попробуем по-другому. Так. Если Люси скажет: «Милый Келеули, я бы с радостью тебе заняла, но мне еще не дали зарплату». А я? Что я ей скажу? Так-так-так. Думай, Келеули, думай. А вот что я ей скажу: «Знаешь, Люси, желающих мне занять…», а, нет, не так: «У меня желающих подарить мне деньги пруд пруди. Но я выбрал тебя. Не упусти свой шанс». Она растрогается и вынет из кармана несколько монет. И… Стоп. Зачем все так сложно? Можно просто попросить Люси открыть клетку и выпустить меня. Да-да-да-да-да!»

От радости сурикат стал пританцовывать, но, услышав ворчанье дядюшки Нгали, сжался и затих. Воспитание суриката требовало уважать сон старшего. Поэтому он продолжил думать, но шепотом: «Люси меня выпустит, и да здравствует свобода. Ах, как хочется глотнуть полной грудью пьянящего воздуха свободы».

Сурикат представил себе на мгновенье эту долгожданную минуту. «Стоп!» – на мордочке суриката маска абсолютного наслаждения вдруг резко сменилась на абсолютную нервозность. «Как я ее попрошу? Она же не знает нашего языка! А-а-а!» – закричал про себя Келеули и тут же сжался, испугавшись, что его крик про себя слишком громкий и может разбудить дядюшку Нгали. Но дядюшка даже не пошевелился. «Она же не знает нашего языка, – продублировал Келеули, наводя на себя чувство отчаяния. – Нет-нет, не сдавайся, Келеули. Если я не могу ее попросить, то… надо ей написать. Ах да, у меня же нет бумаги и карандаша. Стоп. И даже если бы были – я же не умею писать на ее языке. Да я вообще ни на каком языке не умею писать».

Возмущение суриката от того, что он никак не может найти выход, заставило его сесть, сложить лапки на груди и нахмурить брови. Сурикат верил, что в такой позе легче бороться с негативными чувствами, да и новым идеям легче появляться, когда ты не скачешь, а спокойно ждешь чудо-рождение мысли. Левое ушко у суриката во время этой позы периодически подергивалось на протяжении всего времени, пока он сидел.

Прошло тридцать секунд. Сурикатик стал нервничать: ему не нравилось, что за это время новая идея так и не родилась. Прошла минута, вторая. Он начал уставать и поэтому оперся о стенку клетки. Стало легче. Сурикатик зевнул и прикрыл глаза. Вдруг, когда, казалось бы, сон его убаюкал, тот быстро и широко открыл глаза: «Гениально. Вот он выход! Конечно! Зачем занимать деньги, кого-то о чем-то просить? Надо дождаться подходящего момента, когда Люси отвлечется, и рвануть на свободу! Не зря говорят: все гениальное – просто. Так. Все. Я Молодец, с большой буквы. Теперь надо выспаться. Завтра меня ждет новая жизнь», – додумав последние мысли, Келеули сладко зевнул, свернулся клубочком и заснул.

Чуть свет показался из-за большой горы и пробежал по клетке, где жило семейство сурикатов, Келеули уже был готов к решительным действиям. Он ждал, когда придет Люси и откроет клетку, чтобы навести в ней порядок.

«Классно иметь такую горничную, как Люси, – развлекал себя мыслями сурикат. – Придет, песню споет, вкусненьким угостит, клетку почистит, за ушком почешет. Не горничная, а фея. А теперь она должна стать еще и моей надеждой. Надеждой на лучшую жизнь, полную смысла, отваги, приключений». И тут сурикат понял, что он еще не придумал, что будет делать на свободе. Но долго думать ему не пришлось. Идея появилась мгновенно. «Калахари! – подумал сурикат. – Точно! Я выберусь из этой дыры и доберусь до моей родины, чего бы мне этого ни стоило. Когда мое семейство узнает об этом. О-о-о, да это же настоящий подвиг. Они будут говорить: „Какой Келеули молодец!“ О моем подвиге будут рассказывать другим, складывать легенды, и скоро обо мне заговорит весь зоопарк».

Не закончил сурикат свои мысли, как его ушки уловили пение Люси.

По правде говоря, ее вокальные данные сильно не дотягивали даже до дворового уровня, но ее это не смущало, как, впрочем, и суриката.

Напевая какие-то лишенные всякой логики и здравого смысла строчки из последнего хита, Люси подошла к клетке.

– А-а-а-а, мои маленькие, прожорливенькие сурикатики. Привет, привет, – протяжно пролепетала Люси.

– Привет, Люси! – отозвался Келеули, как будто она его понимала.

– Спите еще? Ну пора, пора вставать, – продолжала она.

– Я не сплю и уже давно. Давай, Люси, открывай, открывай клетку, – начал уговаривать Келеули.

– Сейчас, сейчас, я открою вашу клеточку, – сказала Люси, будто поняла Келеули, – и почищу ее.

Люси открыла клетку, и… Но ничего, что хотел сурикат, не случилось. Своим крупным телом Люси закрыла выход так, что проскользнуть было невозможно.

Но Келеули не собирался сдаваться только потому, что Люси, как гора Килиманджаро, нависла над входом в клетку. И что же он сделал? Он вспомнил несколько сцен из тех фильмов, которые иногда смотрел дворник зоопарка, и к нему пришла блестящая идея. Сделав несколько вялых кругов по клетке, два раза чихнув и три раза кашлянув, высунув язык и сделав смертельно больной вид, он рухнул на пол клетки.

«Эй, – сказала Люси, заподозрив неладное. – Ты что там, заболел что-ли?»

Для правдоподобности сурикат нервно дернул два раза лапкой и, насколько смог, расслабился, стараясь не дышать.

«Эй-эй-эй, – продолжала беспокоиться Люси. – Ты смотри там, не умирай», – она пошевелила суриката рукой, но тот не подавал признаков жизни.

«Какой ужас! Сдох, – констатировала Люси. – Это теперь меня могут лишить премии. Скажут, что, мол, я виновата».