Александр Обухов - Сурикат Сурик и бобр Тумба

– Не волнуйся!? Это вы мне говорите?! Да я никогда не волнуюсь! У меня железная выдержка и олимпийское спокойствие! Волнуются пусть те, – Келеули показал пальцем вверх, еще не успев придумать, кому он отведет эту роль, – те, которые там, – взял паузу Келеули, чтобы срочно что-нибудь придумать, но, как назло, ничего не приходило в голову. – Вот! Понятно? – закончил сурикатик.

– Понятно, – дружно ответили Сеня с Машулей.

– А вы вообще кто такие? Что-то я раньше таких зверей не встречал.

– Я бобр, – сказал Сеня.

– А я Машуля – белка.

– Бобр и белка, – задумчиво произнес Келеули, почесывая при этом свой подбородочек. – Похоже, малоизученный вид. Я о вас ничего не знаю, – выпалил он. – Хм, кого-то ты мне, бобр, напоминаешь.

– А ты кто? – абсолютно спокойно спросил Сеня.

– Я!? – Келеули сделал большие удивленные глаза. – Вы правда не знаете, кто я?!

Сеня с Машулей виновато покачали головой.

– О-о-о, триста орлов мне в печень, что же эта за дыра, куда это я попал? Меня здесь не знают! – Келеули играл восхитительно: хватался двумя руками за голову, поднимал лапы к небу, как будто в молитве, ходил взад и вперед. А Сеня с Машулей тем временем молча наблюдали эту сцену. Если бы только сурикатика в этот момент видели кинокритики, Оскар за главную роль был бы у него в руках, а точнее, в лапах. Наконец Келеули остановился, полностью придумав себе легенду.

– Я сурикат! Состою на службе в военно-воздушных силах государства Ботсвана! Имею две, – на секунду Келеули задумался, – а нет, забыл, уже три государственные награды, в том числе серебряный хвост и золотой коготь! Ну а про почетные грамоты и благодарственные письма от президента и министров даже говорить не буду. У меня их дома два, – Келеули задумался, – а нет, забыл, уже три мешка стоят. Я проводил секретный испытательный полет самолета амфибии нового поколения. Отказал двигатель. Пришлось катапультироваться. И вот я здесь.

Келеули посмотрел на бобра и белку и… «Да! – подумал про себя зверек. – Получилось!» Сеня с Машулей стояли, открыв рот.

– Все! Больше я ничего не скажу. Все остальные детали – государственная тайна, – сурикат посмотрел внимательно на бобра с белкой. – Ладно, аривидерчи, мне пора, – и уверенно зашагал.

– А ты куда теперь? – опомнившись, спросил Сеня, когда Келеули уже чуть было не скрылся из вида.

Сурикат остановился. Он ждал, когда кто-нибудь из них задаст этот вопрос, ведь ему одному явно не добраться до Африки, а бесплатные помощники никогда не помешают.

– Куда? В Африку!

– А можно мы тебя проводим? – упрашивающий тон был как нельзя кстати.

– А вы хоть знаете, как туда добраться?

– Ну… я точно не уверен, – стал мяться бобер.

– Не уверен?! – Келеули посмотрел на него с укоризной. – Ой, ну и помощнички. «Можно мы тебя проводим, – передразнил бобра с белкой сурикат. – Да-а-а, как говорят у меня на родине, „камешек не станет горой“».

– Я точно знаю, что до Африки пешком не дойти, – вставила Машуля и хотела что-то еще добавить, но сурикатик ее перебил.

– Белка, это и ежу понятно, не в обиду ему будет сказано.

– А я точно знаю, что до Африки надо лететь на самолете, – добавил бобр.

– Сеня, а я на чем, по-твоему, прилетел? – продолжал возмущаться Келеули.

– На самолете, – сразу же ответил бобр.

– Вот именно, на са-мо-ле-те! Не на лодке, – сурикатик стал зажимать пальцы лап, – не на поезде, не на пароходе, а на са-мо-ле-те.

– А если серьезно, – обидевшаяся из-за того, что сурикатик ей не дал договорить, белка постаралась сделать важный вид, – то Африка – второй по величине материк после Евразии. Расположен к югу от Средиземного и Красного морей, к востоку от Атлантического океана и к западу от Индийского океана. Самая северная точка, мыс Энгела, лежит под тридцать семь градусов двадцать минут северной широты. Самая южная точка – мыс Игольный, под тридцать четыре градуcа пять минут южной широты, – без запинки выпалила Машуля.

Наступила пауза. Сурикатик остолбенел и уставился на белку. Чем больше тянулась пауза, тем больше неловкости испытывала белка. Она в душе уже несколько раз покраснела, а сурикатик все никак не приходил в себя. Бобр тоже почувствовал неловкость, и от этого стал переминаться с лапы на лапу.

Когда ветка под лапами бобра хрустнула, издав резкий звук вроде «Треск!» или «Хрясь!», сурикат пришел в себя, медленно повернул голову в сторону бобра, посмотрел на него отрешенным взглядом и опять уставился на белку.

– А ты, Машуля, уверена, – как будто не своим голосом спросил сурикатик, – что тридцать четыре?

– Что тридцать четыре? – не поняла белка.

– Градусов тридцать четыре, – пояснил зверек.

– Ну, да, – неуверенно произнесла белка, – вроде так, тридцать четыре. Но для уверенности можно в справочнике посмотреть.

– В каком справочнике?

– В моем. Мне его дедушка подарил. Большой такой. Тяжелый. Дома он у меня.

– А ты… – сурикату пришла идея, которая разогнала его кровь по жилам до нужной скорости, – можешь сходить? Надо бы уточнить: тридцать четыре или, может, тридцать пять градусов? Тут, Машуля, нужна точность. Нам градусы нельзя путать. А то так и промахнуться можно.

– Конечно, я схожу.

– Ага, давай, Машуля, сходи, а мы потихоньку пойдем в сторону тридцати четырех градусов. Ты нас потом догонишь. А я тебе, как вернешься, устрою аудиенцию с президентом. Нет, пожалуй, с президентом – это слишком. С премьер-министром. Хочешь встретиться с премьер-министром моей родины, Ботсваны?

– Ну я не знаю, – растерялась Машуля.

– Не знаю!? Ну ты, белка, даешь! – наигранно возмутился сурикатик. – Да к нему очередь на пять лет, да нет, что там – на десять лет вперед расписана. А она не знает.

– Ну, тогда хочу, – быстро определилась Машуля.

– Ну вот, другое дело. Значит, так, белка, одна нога здесь, а другая там.

– Пошли, Сеня! – скомандовал сурикатик, и они вместе с бобром зашагали в сторону тридцати четырех градусов.

– Белка, ты еще здесь?! – неожиданно повернулся сурикат.

– Все-все, я уже пошла.

– Ох, никакой дисциплины, – покачал головой сурикатик и подумал: «Слишком умная белка. Я на ее фоне буду блекнуть. Надеюсь, что она нас не догонит».

День был в разгаре, а солнце в ударе. Однако от жары страдал только Сеня. Сурикат же был бодрым и веселым.

– Ну, давай-давай, чего ты так медлишь? – то и дело оглядывался Келеули на Сеню и периодически себе под нос повторял: «Кого же ты мне, бобр, напоминаешь?»

– Иду я, иду, – отзывался бобр.

За недолгое время своей жизни Келеули был ужасно рад тому, что наконец-то ощущал свободу всем своим мохнатым телом, начиная с кончиков ушей и заканчивая кончиком хвоста. Его восторгу не было предела – конечно, в душе, ведь он не мог публично его продемонстрировать. «Свою роль нужно играть до конца», – был уверен сурикатик. А в душе он прыгал от радости, визжал от восторга и напевал победоносные песни.