Джеральд Даррел - Моя семья и другие звери

К дому Джорджа я подошел, еле переводя дух, и прямо-таки разрывался на части от волнения. Кое-как постучавшись, я ворвался в дом и тут только сообразил, что у Джорджа гости. Около него на стуле сидел человек, которого я сначала принял за брата Джорджа, так как у него тоже была борода. Однако в отличие от Джорджа он был безукоризненно одет: костюм из серой фланели, жилетка, белоснежная рубашка, со вкусом подобранный, хотя и мрачноватый галстук и большие, крепкие башмаки, начищенные до блеска. Я в смущении остановился на пороге, в то время как Джордж окинул меня насмешливым взглядом.

– Добрый вечер,– произнес он.–Судя по тому, с какой скоростью ты сюда влетел, можно думать, что тебя интересуют не дополнительные занятия.

Я извинился за вторжение, а потом рассказал Джорджу про странные гнезда.

– Вот хорошо, что вы здесь, Теодор,– обратился Джордж к своему бородатому собеседнику.– Теперь я могу передать этот вопрос в руки специалиста.

– Ну уж, специалиста...– возразил человек по имени Теодор. – Джерри, это доктор Теодор Стефанидес,– сказал Джордж.– Он знает почти все, о чем ты только можешь спросить, он сам тебе расскажет. Так же, как и ты, он помешан на природе. Теодор, это Джерри Даррел.

Я вежливо поздоровался, но, к моему удивлению, бородатый человек встал с места, быстро прошел по комнате и протянул мне большую белую руку.

– Очень рад познакомиться,– сказал он, явно обращаясь к собственной бороде, и смущенно взглянул на меня своими лучистыми голубыми глазами.

Я пожал его руку и ответил, что тоже очень рад с ним познакомиться. Потом мы оба стояли в неловком молчании, а Джордж смотрел на нас и улыбался.

– Ну что, Теодор? – сказал он наконец.– Как вы думаете, кто соорудил эти странные тайники?

Теодор заложил руки за спину, поднялся несколько раз на носках, так что его ботинки протестующе скрипнули, и принялся внимательно разглядывать пол.

– Ну... э...– произнес он, неуверенно подбирая слова.– Сдается мне, что это могут быть норки земляного паука... э...– вид, вполне обычный здесь, на Корфу... то есть, если я говорю обычный, это значит, что мне встретилось около тридцати или... э... сорока экземпляров за то время, пока я тут живу. – А-а! – сказал Джордж.– Вы говорите, земляные пауки? – Да,–ответил Теодор.–Мне кажется, что это именно они и есть. Впрочем, я мог и ошибиться.

Чуть скрипнув ботинками, он поднялся на носки, опустился снова и посмотрел на меня проникновенным взглядом.

– Если они не очень далеко, то, может, нам лучше пойти туда и проверить,– осмелился он предложить.– То есть, я хотел сказать, если у тебя нет других дел и если это не очень далеко...

Его голос замолк на вопросительной ноте. Я сказал, что это не так уж далеко, как раз у самой горы.

– Гм,– произнес Теодор.

– Не позволяйте ему таскать себя по всему острову,– вмешался Джордж.– Еще недоставало, чтобы вас гоняли по горам и долам.

– Да нет, нет,– ответил Теодор.– Я как раз собирался уходить и вполне бы мог пройтись домой пешком. Это совсем не трудно для меня..: э... я срежу путь до Канони через оливковые рощи.

Он надел свою изящную серую шляпу и, расставаясь с Джорджем, крепко тряхнул ему руку.

– Благодарю за восхитительный чай,– сказал он на прощанье и тяжелой поступью направился по тропинке рядом со мной. По дороге я украдкой разглядывал Теодора. У него был прямой, хорошей формы нос, насмешливые губы, скрытые пепельной бородой, а из-за прямых, довольно пушистых бровей на мир глядели проницательные глаза, смягченные веселым огоньком и добрыми морщинками в уголках. Теодор шел бодрым шагом, что-то напевая про себя. Когда мы проходили канаву со стоячей водой, он на минуту остановился, чтоб заглянуть в нее.

– Гм,– поспешил он поделиться со мной.– Daphia magna . Потом пригладил большим пальцем растрепавшуюся бороду и снова пустился в путь.

– К сожалению,– сообщил он мне,– я приходил сюда в гости... э... к моим друзьям и поэтому не захватил с собой коллекционной сумки. Досадно, потому что в этой канаве может оказаться кое-что интересное.

Когда мы свернули с довольно ровной дороги и пошли по каменистой козьей тропке, я ожидал протеста, однако Теодор шагал за мной с прежней бодростью, продолжая напевать себе под нос. Наконец мы вступили в темную оливковую рощу. Я подвел Теодора к моховому бугру и показал таинственный люк. Теодор разглядывал его, прищурив глаза. –Ага,–произнес он,–да... гм... да.

Вынув из жилетного кармана маленький перочинный ножик, он легонько поддел кончиком лезвия дверцу люка и отворил ее. – Гм... да,–повторил он.– Cteniza .

Заглянув в отверстие, Теодор подул туда и снова захлопнул дверцу.

– Да, это норки земляных пауков,– сказал он.– Только в этой, видимо, никто не живет. Обычно паук упирается в крышку погребка ногами или, вернее, коготками и прижимает ее так крепко, что, если вы захотите открыть ее, надо действовать очень осторожно, иначе она сломается. Гм... да... это, конечно, норки самок. Самец роет такую же норку, только раза в два меньше.

Я сказал, что это самые замечательные постройки, какие мне приходилось видеть.

– Ага,– отозвался Теодор.– Конечно, они замечательные. Но вот что меня всегда удивляет: как это самка узнает о приближении самца?

Я заморгал глазами, а Теодор взглянул на меня, покачался на носках и продолжал:

– Паук, конечно, сидит внутри своей норки и дожидается, пока какое-нибудь насекомое – муха, кузнечик или еще кто-нибудь – не окажется поблизости. Вероятно, паук как-то умеет определять, достаточно ли близко насекомое, чтобы его схватить. Если оно близко, паук... э... выскакивает вдруг из своего убежища и хватает беднягу. Ну вот, а когда самец разыскивает самку, он ведь тоже должен пробираться к погребку через мох, и я часто думаю, почему же его никогда... э... не сожрет по ошибке самка. Конечно, возможно допустить, что его шаги звучат иначе. А может, он умеет издавать... ну, знаешь... какой-нибудь звук, и самка узнает его.

На обратном пути мы оба молчали, а когда дошли до того места, где тропка разветвлялась, я остановился и сказал, что здесь нам надо расстаться.

– Да, да, до свиданья,– ответил Теодор, разглядывая кончики своих ботинок.– Очень рад был с тобой познакомиться.

С минуту мы постояли в молчании. Вероятно, Теодор всегда чувствовал сильное смущение, когда ему приходилось здороваться или прощаться с людьми. Еще с минуту он упорно продолжал глядеть на ботинки и наконец протянул мне руку.

– До свиданья,–серьезно сказал он.–Я... э... я надеюсь, что мы еще встретимся.

Он повернулся и, размахивая тростью, зашагал вниз по склону. Я глядел ему вслед, пока он не скрылся из виду, а потом медленно побрел к себе домой. Теодор привел меня в смущение и в то же время вызвал восторг. Во-первых, он казался мне личностью необыкновенно значительной, так как, без сомнения, был очень крупным ученым (я мог судить об этом по его бороде) и, в сущности, это был единственный человек из всех, кого я до сих пор встречал, разделявший мою любовь к зоологии. Во-вторых, мне было чрезвычайно лестно, что он обращался и разговаривал со мной так, будто мы были одного возраста. У нас в семье со мной никто не говорил снисходительно, и я всегда не любил тех людей, кто пробовал это делать. Но Теодор обращался со мной как с равным не только по возрасту, но и по знаниям.