Ольга Малинова - Политическая наука №1/2011 г. Этничность и политика

Меньшинства встраивают себя в исторические нарративы всех трех стран. В каждом случае «визуализация» меньшинств – это напоминание о прошлых завоеваниях и поражениях. Так, например, присутствие афро-германцев служит постоянным напоминанием об оккупации Германии американскими вооруженными силами, а рост числа выходцев из Магриба и Африки во Франции – следствие не только колониализма, но и потребности восполнить недостаток населения, истребленного в войнах, которые страна вела на протяжении более чем ста лет. В США количество неевропейских и нехристианских меньшинств увеличивается вследствие либерализации иммиграционной политики. Однако наглядное присутствие черных американцев служит для многих белых граждан, которые лелеют расово-гомогенный образ американской нации и остаются убежденными расистами и ксенофобами, напоминанием о былом поражении штатов, входивших в Конфедерацию.

Национальные идентичности, подобно индивидуальным, не являются ни одномерными, ни неизменными. Они меняются со временем и подвержены влияниям внешних сил. У современной Франции мало общего с Францией старого режима и еще меньше – с Францией феодального периода. Современная Америка уже не страна маленьких семейных ферм и магазинчиков на углу. Каковы современные символы американской идентичности – деревня Новой Англии, построенная переселенцами-пуританами, или плантация Юга, или ковбой с ранчо на Западе, или чикагский гангстер, или беспринципный корпоративный магнат? Чтобы разделять американскую идентичность – по известной поговорке, быть «американским, как яблочный пирог», – нужно ли пить кока-колу за обедом и любить бейсбол?

Коллективная самоидентификация американцев, т.е. их представление о том, что значит быть американцем, связана с личностными характеристиками, такими, как наличие американского гражданства, умение говорить по-английски, проживание в Америке на протяжении большей части жизни и т.д. Но она также предполагает и гордость за определенные вещи – за эффективность демократических институтов США, за влияние страны в мире и ее научные, культурные и экономические достижения (несмотря на то что белые протестанты и евреи разделяют эти убеждения в большей мере, нежели черные) [Shelton, 2010].

Непонятно, имеем ли мы здесь дело с автохарактеристиками или со стереотипами внешних наблюдателей. Структура общества каждой из трех стран существенно изменилась, особенно после Второй мировой войны, в основном, из-за иммиграции. Поначалу новые переселенцы, по большей части выходцы из неевропейских стран, рассматривались скорее как экономические единицы, нежели как люди с собственным культурным наследием, благодаря чему они не представляли проблемы для принимающей страны. Однако со временем их присутствие начинало противоречить сложившейся коллективной самоидентификации жителей страны. Во Франции президент Ширак сетовал на «запах и шум», которые производят иммигранты из неевропейских стран; в Германии многие считают, что «рожденный турком всегда турок» [Zapcioglu, 2005, р. 35]; а в США все больше жалуются на «испанизацию» страны. Два столетия назад население Франции, Германии и США состояло преимущественно из христиан, однако сейчас их доля снижается, а само христианство, по крайней мере в обеих европейских странах, – в упадке.

Во времена Германской империи евреи не считались частью нации, хотя иудаизм был официально признан наряду с католичеством и лютеранством, а некоторые его институты пользовались официальной поддержкой. В Веймерской республике евреи обрели полное политическое равенство. Это убедило многих в том, что иудаизм – одна из германских религий, а евреи – одно из племен, составляющих германскую нацию, вроде баварцев или саксонцев. В период нацистского режима евреи стали уже не «немцами иудейского вероисповедания», но «евреями в Германии». Во Франции до Нантского эдикта только католики рассматривались как истинная часть нации, позже членство было распространено на протестантов и – хотя не без сопротивления и не вполне – на евреев (режим Виши составлял здесь исключение), а на протяжении последних нескольких десятилетий участились упоминания об «иудеохристианской цивилизации» Франции. Так говорят даже правые республиканцы, но, возможно, не в силу убеждения, а ради того, чтобы не признавать мусульман частью французской нации. И хотя сегодня членство в нации распространяется и на них, однако не всеми это принимается, поскольку мусульманский фундаментализм считается несовместимым с французскостью и laïcité (светскостью). Долгое время laïcité использовали как средство включения в нацию католиков, протестантов, евреев и др. – в силу их религиозной нейтральности. Однако никто не сомневается в принадлежности к французской нации фундаменталистов-католиков 3 3 Жан-Мари Ле Пен, лидер «Национального фронта», утверждая, что ислам несовместим с иудеохристианской религией, говорит, что он несовместим и с laïcité [Mestre and Monnot, 2009]. . Более того, laïcité не вполне выполняется, ибо католицизм остается солью французской культуры – достаточно посмотреть на национальные праздники, обычаи и архитектуру.

В период Третьей республики публицисты-антисемиты (например, представитель правого крыла Эдуард Дрюмон и либерал Андре Зигфрид) говорили о «еврейской Франции», а при режиме Виши Морис Дюверже выражал сомнения относительно того, могут ли евреи быть частью французской нации, причем в эти периоды в стране было относительно немного евреев. Сегодня в стране распространен страх «исламизации», хотя мусульмане составляют около 10 % населения Франции. Тем не менее есть мусульмане, которые говорят о реванше за битву при Пуатье и хвастаются тем, что через поколение «Франция будет мусульманской страной».

В то же время лидеры Франции признают очевидную реальность. Президент Франсуа Миттеран отмечал: «Мы – французы, и наши предки – галлы и римляне, немного – германцы, немного – евреи, немного – итальянцы, немного испанцы, в большей мере – португальцы… и я задаю себе вопрос: может быть, мы еще и арабы?» [Solé, 1987]. Президент же Обама в своей инаугурационной речи утверждал: «Мы – нация христиан и мусульман, евреев и индусов, а также неверующих. Мы сформированы всеми языками и культурами, брали что-то из всех уголков земли» [Obama, 2009]. В Германии эти идеи еще не стали тенденцией, но Иоханнес Рау, федеральный президент в 1994–2004 гг., высказывал предположение, что население Германии состоит из многих этнических и расовых ветвей и что немецкость связана с ценностями, а не с расой [Rau, 1999].

Смешанный этнорасовый и религиозный состав современных западноевропейских и североамериканских обществ бросается в глаза: кожа типичного американца или француза, которого мы видим по телевизору, темнее, чем поколение назад. Внешний облик меньшинств заметен из-за их одежды, жестов и привычек. Культура меньшинств проявляется по-разному: в некоторых европейских странах синагоги – это огромные здания, в других они скромнее и скрыты за обычными стенами; во французских городах мусульманские службы могут проводиться в открытых помещениях или во внушительных мечетях, а иногда мусульмане могут занять целую городскую улицу для пятничных молитв.