Александр Поляков - Русская история с древности до XVI века

Атрибутом западнославянского Яровита был щит с золотыми бляхами, который висел на стене святилища в Волегоще. В мирное время его нельзя было сдвигать с места, а в дни войны щит несли перед войском. Культовый центр Яровита во время праздника был окружён знамёнами. Ему был посвящён весенний праздник плодородия. В одном из источников приводится речь жреца Яровита: "Я бог твой, я тот, который одевает поля муравою и леса листьями; в моей власти плоды нив и деревьев, приплод стад и всё, что служит на пользу человека. Всё это дарую я чтущим меня и отнимаю у тех, которые отвращают от меня". В латинских средневековых сочинениях славянский Яровит отождествляется с римским богом войны Марсом.

В России Яриле были посвящены игрища, которые проводились в апреле – июне, в день всех святых или на второй день Петрова поста. По данным русских фольклористов XIX века, они известны в Тамбовской, Владимирской, Нижегородской, Рязанской, Тверской, Воронежской и Костромской губерниях. Воспоминания о Яриле хорошо сохранились в Белоруссии, где его представляли молодым и красивым юношей. Согласно белорусским поверьям он разъезжает на белом коне с венком на голове, сплетённом из весенних полевых цветов. Там, где ступает Ярило своими босыми ногами, вырастает густая рожь, а куда обращаются его взоры – цветут колосья. В его честь белорусы праздновали время первых посевов.

Ярила (Ярун, Яровит), вероятно, был богом пробуждающейся природы и плодородия, символом сексуальной силы и покровителем растительного мира. Заметна его связь с военным делом, защитой, гневом. Некоторые исследователи считают его воплощением Перуна (А. Н. Афанасьев, Л. С. Клейн), другие – Дажьбога или Велеса. После христианизации Руси Ярилу частично заменил святой Георгий (Юрий, Егорий Храбрый). В "Юрьев День" скот выгоняли в поле освященной вербой и обращались с молитвой к Егорию: "Егорий ты наш Храбрый! Ты спаси нашу скотинку, в поле и за полем, в лесу и за лесом, от волка хищного, от медведя лютого, от зверя лукавого".

Роди рожаницывпервые упоминаются в "Слове святого Григория об идолах" XII века. Любопытным свидетельством о них является «Слово Исайи пророка» (сокращенный пересказ 65-й главы Книги пророка Исайи, входящей в Библию). Здесь Род и Рожаницы противопоставлены библейскому богу-творцу: «…Служат Богу и волю его творят, а не Роду, ни Роженицам, кумиром суетным…». Текст интересен тем, что Род и рожаницы заменяют здесь "оригинального" Гада – седьмого сына патриарха еврейского народа Иакова, сына Зелфы, родоначальника одного из двенадцати колен Израилевых (колена Гадова), имя которого переводится как «удача». В «Слове о вдуновении духа в человека» (комментарий к Евангелию) также есть текст, посвящённый Роду и рожаницам: «То ти не Род седя на воздухе мечет на землю груды и в том рождаются дети. Всем бо есть творец бог, а не Род». С именем Рода в русском языке связано целое семейство слов, означающих родство и рождение: род, народ, родичи, родня, родина, рождать, природа, урожай, родник и др. В старинных азбуковниках рожаницами называются «седмь звезд, глаголемых планиты». Астрология называлась на Руси "рождественским волшением", "родословием". Автор Домостроя упрекает своих современников: "в получая веруют, и в родословии, рекше в рожаницы, и в обаяние по звездословию". В чешской думе о битве христиан с татарами упоминаются знахари-звездочеты которых называли "rodowestnik", "rodowestec". В Польше "rodowieszczek" – звездочет, астролог. Хорутане верили, что всякий человек, как только родится, получает на небе свою звезду, а на земле свою рожаницу, эта последняя определяет и предсказывает его судьбу. У южных славян сохранились имена славянских прях судьбы: Среча и Несреча. Среча – это удача, она прядет золотую нить судьбы, а Несреча – неудача, злая, плохая судьба. В восточнославянском фольклоре им соответствуют – Доля и Недоля, Счастье и Несчастье. На связь Рода и рожаниц с судьбой указывает также народная поговорка: «Так ему на роду написано». Культ Рода и рожаниц отличался от остальных языческих обрядов открытостью, торжественными пирами, частично замаскированными празднествами Рождества Богородицы. Русичи в ХI – ХIII веках, по свидетельству "Слова св. Григория об идолах", устраивали трапезы Роду и рожаницам всенародно. Им совершали особые жертвоприношения едой (в том числе кашей, специально для этого варившейся, хлебами, сырами) и питьём (мёдом). Некоторые исследователи (Б. А. Рыбаков) рассматривают Рода как соперника библейско-христианского Бога-Отца – создателя всего сущего на Земле. Род, по их мнению, был древнейшим культом (славяне поклонялись ему ещё до Перуна) и воплощал в себе зачатки единобожия у славян. Его приравнивают к могущественному Ваалу, "шествующему по небесам". По представлениям других исследователей (Л. С. Клейн), вера в Рода и рожаниц олицетворяла идею судьбы, предопределения. У болгар она персонифицировалась в образах Суда и судениц. Род (Суд) мог не только дать жизнь, но и отнять её (сравните диалектное: «родимчик», «родимок» – паралич.). Иногда Рода считают божеством, воплощающим единство потомков определённого предка, ограничивая его рамками одной семьи.

Одна из типичных черт языческого сознания – олицетворениеили персонификация понятий и событий. Подобного рода явление обнаруживается в «Слове о полку Игореве». Обычное для Руси юридическое понятие – обида , означающее «нарушение прав», представлено здесь в виде девы с лебедиными крыльями, которая, плескаясь на синем море, сумела прогнать хорошие (жирные) времена. Персонификацией горя и печали в «Слове» являются Карна и Желя , скачущие после поражения Игоря по Руси, «огонь мыкая в пламенном роге». Обожествлённой личностью выглядит Слава , которая на суд привела Бориса Вячеславича, погибшего на Нежатиной Ниве. « Киевский золотой стол » изображен как любимая девица, о которой бросил жребий Всеслав Полоцкий. В русском фольклоре персонифицируются такие понятия и явления как, правда, кривда (ложь), горе, смерть, девичья красота и другие. В Голубиной книге Правда и Кривда представляются в виде двух зайцев – белого и чёрного. Они спорят, дерутся, пытаются одолеть друг друга. В одном из вариантов русской сказки, Правда и Кривда воплощаются в образе двух купцов с соответствующими именами. Проиграв спор, Правда отдает Кривде всё своё состояние и отправляется в тёмный лес, попадает в избушку, где становится свидетелем разговора нечистой силы о её делах. На барельефе Дмитриевского собора во Владимире Правда и Кривда предстают в облике двух борцов. Один из ярких и широко распространенных персонифицированных образов в русской традиционной культуре – Горе . Он встречается в разных фольклорных жанрах: сказках, обрядовых и лирических песнях, свадебных и похоронных причитаниях, заговорах. Цельное представление об образе Горя дает «Повесть о Горе-Злочастии», написанная в XVII веке неизвестным автором. Образу Горя близки, а иногда совпадают с ним по значению олицетворения Нужды, Тоски-кручины, Лиха, Несчастья. В сказке о двух братьях, богатом и бедном, герой спрашивает Нужу (Нужду) – аналог Горя, – с каких пор она поселилась в его доме, на что она отвечает: «Да с тех самых пор, как ты с братом разделился». Смерть в мифологическом сознании олицетворяется в различных образах, чаще всего – в виде старухи с костлявыми руками и ногами и большими зубами. В некоторых сказках старуха-Смерть рисуется, напротив, беззубой. В загадках она нередко определяется через образ красивой девушки: «Красная девица, и всяк её боится: и царь, и царица». Смерть может показываться и в облике домашних животных (коровы, собаки) и в виде скелета с косой. Образ девичьей красоты олицетворяется в виде птицы или девушки. Иногда в свадебных обрядах красоту невесты изображает её подруга, к которой она обращается в обряде прощания с красотой. Олицетворением праздников и памятных дней были Купала, Кострома, Корочун, Масленица. В календарной обрядности Кострома выступает как главный персонаж ритуалов троицко-купальского цикла. Её имя возводят к слову «костра» («костерь», «кострика»), которое в восточнославянских диалектах означает «остатки культурных растений после их обработки», «жесткие части растений», «непригодные для употребления растения и их части». Обряды с Костромой были известны во Владимирской, Костромской, Нижегородской, Пензенской, Саратовской губерниях. Образ Костромы создавался посредством изготовления чучела из растительного материала или обряжения человека. В последнем случае Кострому чаще всего изображала девушка или молодая женщина, которую выбирали участники обряда, иногда – парень, ряженный молодой девушкой. Особенностью облика Костромы являлось белое, с головы до ног, одеяние, а атрибутом персонажа была зеленая ветвь дуба. Купала – главный персонаж, находящийся в центре обрядовых действий и представлений праздника летнего солнцеворота, который отмечали в ночь с 23 на 24 июня по старому стилю. Как и Кострома изображался в виде украшенного деревца или чучела. Карачун (Корочун) – в славянской мифологии название зимнего солнцеворота и связанного с ним праздника (древнерус. корочунъ, словац. Karacun, ―Рождество‖, болг. крачунец, ―рождественский день‖, в Закарпатье крачун – рождественский пирог). Представлялся в виде злого духа (белорус. корочун, ―внезапная смерть в молодом возрасте, судороги, злой дух, сокращающий жизнь‖, рус. карачун, – ―смерть‖, ―гибель‖, ―злой дух‖). Масленица – праздник проводов зимы, до сих пор очень популярный в России. Всегда празднуется с размахом. В народе говорили, что в это время надо есть столько раз, сколько собака махнет хвостом или сколько раз прокаркает ворона. Праздник был связан с культом набирающего силу солнца (отсюда традиционные блины). Масленицу изображали в виде соломенного чучела, которое наряжали обычно в женскую одежду. В последний день праздника «Сударыню-Масленицу» водружали на сани, рядом ставили красивую девушку, а в сани впрягались трое молодых людей, которые везли её по зимним улицам. За санями шествовал масленичный «поезд»: целая вереница саней, сопровождавших Масленицу. За околицей устраивался большой костер. Масленице давали блин, после чего она сжигалась на костре со словами: «Гори, блины, гори, Масленица!» Там же, где не делали чучела Масленицы, обряд «проводов зимы» состоял в разжигании костров на возвышенности за селом или у реки. В костры помимо дров бросали, всякое старье – лапти, бороны, кошели, веники, бочки и другие ненужные вещи, предварительно собранные детьми по всей деревне. Иногда сжигали в костре колесо, символ солнца, связываемый с приближающейся весной; его чаще надевали на жердь, воткнутую посреди костра.