Виктор Голявкин - Избранное

– За сбитый стервятник, – сказал я, – за спасение своего отца… – и повесил на грудь Вовке геройскую звездочку.

Он походил по комнате со звездой Героя, такой молодой и прославленный, звездочка покачивалась и поблескивала, а он вышагивал довольный, гордый, будто и в самом деле Герой.

– Теперь мне, – сказал я.

Награждались по очереди, ведь звездочка была одна. И Вовка снял нехотя свою награду за подбитый самолет и повесил мне за разгром танковой колонны.

– А мне? – спросил Толик.

– А тебе за что? – сказал Вовка.

– Дергал с вами вместе, значит, и мне полагается.

– Куда же ты стрелял?

– По каскам.

– Он стрелял по каскам! – засмеялся Вовка. – И за это ему полагается звездочка? Да кто же получает такую награду за стрельбу по каскам, ты в своем уме?

– А вы куда стреляли? – разволновался Толик. – Не по каскам?

– В самолет я стрелял, в «мессершмитт»! Сбил его. А он танки подбил. Петя подбил танковую колонну, пока ты каски колошматил.

– Несправедливо поступаете! – взвыл Толик. – Вместе мы дергали, не выдумывайте чего не было!

– Ну, сколько ты фрицев уничтожил? – подсказывал я. – Ты бил по пехоте? Ведь верно, ты бил по пехоте?

– По каскам, а не по пехоте, – таращил глаза Толик.

– Ну и ничего тебе не полагается, – сказал Вовка. – Неужели ты не можешь сказать, что бил по пехоте? Как же мы тебя награждать можем, если ты такое заявляешь. Да за это тебя надо с войны выгнать, раз ты по каскам шпаришь, а не по фрицам.

Но Толик таращил глаза и не понимал. Не мог он понять, бедный Толик, что не имеем мы морального права награждать его таким званием за стрельбу по каскам.

– Сговорились и выдумали каких-то фрицев, – обиделся он.

– И ты выдумай, – обрадовался я, решив, что теперь-то он понял, в чем дело.

– Выдумывайте сами, – сказал он обиженно.

– Пальнем-ка еще, – предложил я.

– Я не хочу, – сказал Толик.

– Вот за это мы тебя не любим, – сказал Вовка, – вечно увиливаешь, какой ты Герой.

– А если буду – наградите?

– Торгуется, как на базаре, – сказал Вовка, – да ну его. Герои не ради наград совершают свои подвиги, пора бы знать.

– Я вам патрон дал, а вы…

– Где это слыхано, чтобы за патрон званием Героя награждали?

Он вдруг надулся, стал красный.

– И не надо! Все у вас ненастоящее, и звездочка у вас ненастоящая, а у меня патрон настоящий!

– Ты звездочку не тронь, – сказал я. – Не наша это звездочка. Ничья. Не Вовкина и не моя.

– Чья же это звездочка? – таращил глаза Толик.

– Не твоего ума дело, – сказал я и спрятал звездочку в коробку.

– Вот народ, ну и народ! – замахал Толик руками. – С таким народом лучше не связываться.

– Мы народ отчаянный, – сказал я, – с нами лучше не связываться.

– Ну и оставайтесь, – обиделся Толик, собираясь уходить.

– А патрон-то остался? – крикнул я, и Толик тоже остался.

Я вынул патрон из карабина, но Вовка у меня его выхватил.

– Тяжеленький… – сказал он, подбрасывая патрон на ладони.

– А вдруг он холостой, – сказал я, – мало ли что тяжеленький. Может, он учебный или еще какой.

Попробовали вытащить пулю, но нам не удавалось.

– Минуточку, – сказал я, – давайте-ка его сюда. Мы его сейчас проверим.

– Ты куда? – крикнул Вовка. Но я уже был в кухне. Положил патрон на железную подставку. Зажег газ. Ничего с ним не случалось. Лежал себе и грелся, и я перевернул его, чтоб он погрелся с другой стороны, а острие пули направил на чайник. Пусть в чайник, не в меня.

Сел на стул возле плиты.

– Чего ты там делаешь? – закричал Вовка.

Я смотрел на патрон. Ничего я не делаю, сами-то они чего там делают. Подсунул нам Толик холостой патрон, без всякого сомнения. Не может боевой патрон так спокойно на подставке жариться.

Звал меня Вовка. Они там чему-то смеялись, а я смотрел на патрон.

Как вдруг дверь стала медленно открываться, от ветра что ли, и я бросился ее закрыть.

Вошел Павел. В это время раздался грохот, а потом звон в ушах, и будто зазвенели вдалеке колокольчики. Настоящий взрыв!

Влетели Вовка с Толиком, Павла даже не заметили.

– Бабахнуло… – сказал я.

Они бросились осматривать стены. На железной подставке порядочная вмятина. Стены в дырках – гильза в куски разорвана. Кругом осколки гильзы.

– А где пуля? Куда пуля делась? – орал Вовка, ползая по полу.

– Не знаю, – сказал я. Колокольчики все еще звенели у меня в ушах.

– Не в тебе ли она сидит? – сказал Павел, и ребята стали меня щупать, осматривать.

Я так перепугался, что слова сказать не мог.

– Но где же она, где?

– Посмотрите в чайнике, – наконец сказал я, – нет ли ее в чайнике?

– В чайнике нет.

– И дырки нету в чайнике?

Толик с Вовкой повертели его, осмотрели, пощупали – дырки нет, пули тоже нет.

– Может быть, она во мне? – сказал Павел.

Мы с ужасом смотрели на него. Вдруг он убит… Упадет и умрет…

Мы кинулись к нему, но Павел отстранил нас.

– Патроны еще есть? Чувствовал – неладное затеяли, да так оно и вышло… – и стал осматривать квартиру.

Патронов у нас больше не было, и мы ему об этом сказали.

Мы двинулись за ним.

Павел вытащил затвор из карабина, положил в карман. Надел нам на головы каски. Каска съехала мне на глаза, но я не шелохнулся, и ребята застыли, стояла мертвая тишина. Он постучал по каскам на наших головах – головы глухо зазвенели – и своей хромающей походкой пошел от нас прочь с нашим затвором, не хотел он больше с нами говорить.

Я поплелся за ним, а он даже не повернулся.

– Все равно, если сунутся немцы, встретим их шквальным огнем! – заорал я в отчаянии, поняв, что нам уже не вернуть затвор, и не совсем понимая, каким образом откроем мы шквальный огонь. – В крайнем случае, подложим под дом мину и взорвемся вместе с врагами!

В страхе попятились от двери старушки Добрушкины, как будто вот-вот должен произойти взрыв. Им-то что здесь надо?

Дверь так и осталась открытой, скрипела на ветру, – никто из нас не закрыл ее.

– Что он мелет?! – закричали старушки. – Он хочет нас взорвать! Держите его и не отпускайте ни в коем случае!

– Пока все обошлось, – успокоил их Павел.

– Но когда нас взорвут, будет поздно! – сказали старушки.

– Здорово ты был бледный, когда мы вбежали, – сказал Вовка, когда старушки ушли.

– Внезапно бахнул, – сказал я, – от внезапности.

– Но где же пуля?

– Нет, нет, во мне ее нет… – пятился я.

– Интересно, – сказал Вовка.

Мы пересмотрели в кухне все углы, исследовали и передвинули в кухне все, что было возможно, порылись в мусорном ведре, но пули нигде не было.

– Давайте-ка все отсюда, – сказал я ребятам. Они чуть в касках не ушли, до того разволновались. И я каску не снял. Мы вместе вдруг о касках вспомнили и сняли их почти одновременно.