Михаил Клыков - Фантастические приключения авантюристов

– Пароль? Зачем?

– Ну, мало ли… Вдруг, например, мне понадобится сказать тебе что-то важное. Без свидетелей. Не могу же я все время рожи корчить.

– А что, у тебя это натурально получалось, – не удержалась от улыбки Аришка.

– Естественно. Не зря же я в драмкружок ходил, в детстве. Но если это будет повторяться – меня могут неправильно понять. Да, и еще… – почесал Ромка затылок. – Имей в виду: одна ты из купе больше не должна выходить.

– Здравствуйте! Это еще почему?

– Не понимаешь разве? Преступники нас заметили! Поодиночке им будет легче нас обезвредить.

– Это как? – снова не очень поняла Аришка.

– Ну… Шарфиком, к примеру. Идешь ты, к примеру, по коридору, а они тебя раз и…

– Почему это – я иду? – пример Аришке что-то не очень понравился.

– Ну, это же я же к примеру.

– Вот к примеру, сам и иди!

– Ну, хорошо. Иду я, к примеру, по коридору и вдруг вижу – они навстречу. Только я решаюсь с ними разобраться, а тут – ты! Из купе выходишь. Они тебе бац – и подножку! А ты – бац, и… – но, увидев вытаращенные глаза сестры, притушил воображение.

– Но, надеюсь, до этого не дойдет. Они тебе просто скажут: «Деточка, хочешь яблочко»? Ты, конечно, скажешь: «Ага, хочу»! А яблочко-то – того… И ты – бац!

– Вовсе я не собираюсь есть никакое яблочко! – поджала губы Аришка. – Заладил: бац, да бац! Хватит меня пугать!

– Но ты же слышала, они сказали: «Как бы не сорвалось». А раз «не сорвалось» – значит, есть чему сорваться. Значит, мы можем им помешать, – выстраивал Роман цепочку. – И вряд ли мы бы смогли помешать чему-то доброму и хорошему! Логично?

Аришка вздохнула:

– Ясно, придется мне до Кснибялеча в туалет не ходить! Но ты, кажется, хотел придумать какой-то пароль? – поспешила она соскочить со скользкой темы шарфиков, подножек и яблочек.

– Давай, значит, так: чтобы родители ни о чем не догадались – я разработал звуковую сигнализацию. К примеру, если я кашляну один раз – значит: обрати внимание. Ты обращаешь, и тогда я тебе уже что-то объясняю: жестами там, мимикой или пишу на бумаге.

– Мимикой-то у тебя хорошо получается! – снова не удержалась Аришка.

– Если кашляну два раза, значит: опасность близка, будь бдительной! – пропустил Ромка мимо ушей. – Ну а если уж три раза, значит: срочно выходи в коридор, надо поговорить. Наедине, без посторонних. Ясно?

– А посторонние кто? Родители?

– Ну, на данный момент – да. Не хочешь же ты, чтобы от всех этих потрясений у них поехала крыша? Маме и так уже всякие маги мерещатся! – заметил Роман сомневающиеся глаза сестры. – Для них же стараемся! Для их же спокойствия!

Аришка вздохнула: «Возможно, он и прав».

– Ну что, вопросы есть?

Вопросы-то у Аришки, конечно, были. Но она боялась, что у брата вряд ли найдутся на них ответы.

Разговор они успели закончить вовремя: в купе входили родители. В их руках исходили паром стаканы в изящных подстаканниках.

Все вместе они снова подсели к столику и принялись пить чай (а что в поезде еще и делать?), выбалтывая позвякивающими о стекло ложечками всякие недостойные мысли о преступном мире. Ну, в самом деле, какой может быть преступный мир, когда за окнами такое радостное солнце, когда что-то свое, веселое, дорожное выстукивают колеса, и так приятно щекочет ноздри свежезаваренный смородиновый чай?

Аришка была согласна так ехать и ехать, забыв о всяком преступном мире…

Но, едва они сделали по первому глотку – в дверь постучали.

Нет, это был не стук проводницы, та не умела стучать вообще.

Стук был робкий и деликатный, но Ромка вдруг ни с того ни с сего принялся кашлять. Кашель, правда, состоял всего из двух эпизодических покашливаний: «кхе- кхе, кхе- кхе», – но и они были достаточно выразительны.

– Войдите! – отвлеченная кашлем сына, чуть запоздало крикнула мама.

Дверь приоткрылась.

В образовавшуюся щель протиснулся как-то боком, словно стесняясь, человек. Человек был скорее пожилой, чем молодой, и скорее толстый, чем тонкий. Хотя назвать его толстым было несколько несправедливо, в нем жила какая-то уютная полнота.

«Толстячок,» – мысленно окрестила его Аришка.

Толстячок, на первый взгляд, казался вполне симпатичным и безопасным, лицо его освещала улыбка вежливой доброжелательности.

– Извините, если помешал, – замер он у двери. – Я ваш сосед через купе.

И еще немного помешкавшись, вдруг сказал, спросил, вернее:

– Вы случайно в карты не играете? – перетасовал он в руках вдруг возникшую колоду. – Может, составите мне компанию?

Его взгляд остановился на папе, как на главном предполагаемом игроке в карты.

– Я? Что вы! Нет! Я пас! – замахал тот руками, будто ему предложили что-то такое, о чем порядочный человек и помыслить не может.

– Жаль, очень жаль, – огорченно вздохнул толстячок, но все еще продолжал смотреть, словно ожидая от него проявление мужской солидарности.

– Но я правда не умею, – папа беспомощно посмотрел на маму. Вслед за ним перевел взгляд и толстячок.

– Милая сударыня, может быть, вы выручите меня?

– Я? – мама растерялась, ей очень польстило обращение «милая сударыня». – Я бы с удовольствием. Но…

– Так в чем дело? – оживился тот. – Доставьте мне это удовольствие! Я был бы вам чрезвычайно признателен. Одному, знаете ли, скучно, а в моем купе больше никого нет.

Вид у толстячка и вправду был невеселый.

Мама бросила мимолетный взгляд на папу, уткнувшегося в очередной журнал.

– Видите ли, дело в том, что… Раньше я действительно играла в карты, но – бросила! Да, представьте, бросила! – подтвердила она снова, заметив удивленный взгляд. – И все начисто забыла.

– Какая жалость! – покачал головой толстячок. – Но ведь можно вспомнить!

– Увы, боюсь, не получится. Это было так давно!

– Что вы говорите, мадам – давно! Вы еще так молоды! – толстячок был сама любезность.

– Спасибо, – улыбнулась мама. – Но, тем не менее, это чистая правда. Дело в том, что в карты я играла в глубоком детстве, до пяти лет. А с пяти – бросила. Как сейчас говорят: завязала!

– До пяти лет? Не может быть! – всплеснул толстячок руками. – Вероятно, вы были очень талантливым ребенком! Очень! – и, вздохнув, добавил снова: – Жаль, очень жаль.

Толстячок угасал прямо на глазах, как будто от этой возможности сыграть в карты зависела вся его жизнь.

– Но… – вдруг оживился он снова. – Может быть, ваши дети… Они столь же талантливы? – и его взгляд первым перенесся на Рому, как старшего носителя фамильных талантов.

Но тот вдруг замотал головой, заранее смиряясь с полным отсутствием у него всяких талантов, и принялся прихлебывать чай с таким хлюпаньем, будто на водопой пришло целое стадо.

Толстячок не скрывал своего огорчения. Но…

Но еще оставалась сидящая напротив брата девочка. Правда, она еще мала…