Юрий Коротков - Стиляги. Как это было

Мэлс даже улыбнулся некстати, уловив во всем этом действе некий джазовый ритм.

Пианино заиграло на полтона выше, и Катя тоже возвысила голос.

– Смотрите, он улыбается, ему смешны наши советские идеалы, – продолжала Катя. – Он уже не скрывает своей вражеской сущности! Он посмел прийти сюда в своем новом обличье, в этой униформе американских прихвостней. Улицу Горького, берущую начало от самого Кремля, он называет Бродвеем. Дай ему волю – и вся наша Москва превратится в какой-нибудь там… Нью-Йорк! – брезгливо выговорила она. – Был советский студент Мэлс, а теперь перед нами стиляга Мэл! Казалось бы, всего одна буква, такая малость. Но давайте вспомним, что означает его имя? В нем зашифрованы святые для нас слова – Маркс, Энгельс, Ленин, Сталин! И небрежно выброшенная им буква – это имя великого Сталина!

Зал ахнул и замер. Катя выдержала торжествующую паузу.

– Он танцует под пластинки, сделанные в прямом смысле на костях советских людей! Мало того, он сам взял в руки саксофон, этот рупор лживой американской пропаганды. Не зря говорят, что от саксофона до ножа один шаг. Потому что саксофон – это тоже оружие, оружие нашего классового врага! Достаточно вспомнить, как выглядит этот, с позволения сказать, инструмент. Даже формой он напоминает знак американского доллара! – прочертила она пальцем в воздухе.

– Простите, но саксофон изобрели не в Америке, – не выдержал Мэлс. – Его сконструировал мастер Сакс в Бельгии в 1842 году…

– А американцы взяли на вооружение, чтобы расколоть дружные ряды советской молодежи! Я хочу прочитать, что пишет об американском джазе великий пролетарский писатель Максим Горький… – Катя открыла книгу на закладке и с выражением начала: – “Точно кусок грязи в чистейшую прозрачную воду падает дикий визг, свист, грохот, вой, рев, треск; врываются нечеловеческие голоса, напоминая лошадиное ржание, раздается хрюканье медной свиньи, вопли ослов, любовное кваканье огромной лягушки… это играет оркестр безумных, они сошли с ума на сексуальной почве, а дирижирует ими какой-то человек-жеребец, – ткнула она пальцем в Мэлса, – размахивая огромным фа… огромным фаллóсом…” – выговорила она с ударением на втором слоге.

– Фáллосом, – поправил Мэлс.

– Вам виднее, Бирюков, – язвительно ответила Катя. – Это вы им размахиваете, а не я!

По рядам аудитории, как по клавишам, пробежала волна – каждый тихонько спрашивал соседа, тот пожимал плечами и спрашивал следующего. Сидящая с краю девушка открыла словарь, прочитала, торопливо прикрыла ладонью написанное и с ужасом посмотрела на Мэлса.

– “Это музыка для толстых, – продолжала Катя. – Под ее ритм толстые люди, цинически двигая бедрами, грязнят, симулируют… извините, товарищи… акт оплодотворения мужчиной женщины”! – Она захлопнула книгу и продемонстрировала обложку. – Вот что пишет о джазе буревестник революции! И этой музыке для толстых служит теперь наш бывший товарищ, стиляга Мэл!.. Кто хочет высказаться? – она оглядела аудиторию.

В зале стало тихо. Катя, резко повернув голову, выхватила взглядом одного из студентов.

– Он ставит себя выше других, – покорно сообщил тот и сел.

Катя глянула на девушку.

– Он дал мне списать контрольную по математике, – опустив глаза, призналась та. – И этим толкнул меня на нечестный поступок.

Катя перевела взгляд на толстяка в верхнем ряду.

– Он… а он… он даже завтрак в столовой не доедает! – выкрикнул тот.

– Я думаю, все понятно, – подытожила Катя. – Какие будут предложения? – она нацелила взгляд на одного.

– Предлагаю объявить выговор…

Катя перевела требовательный взгляд на следующего.

– Строгий выговор…

Она глянула на третьего.

– Строгий выговор с занесением в личное дело… – упавшим голосом сказал тот.

– Мне кажется, я попала в политическое болото, где процветают мягкотелость и примиренчество, – зловеще понизив голос, медленно произнесла Катя. – А может быть, здесь еще кто-то по ночам танцует на костях?.. – нависла она над притихшим залом. – Как говорит товарищ Сталин, наше общество не карает оступившихся людей – оно дает им шанс встать на путь исправления. Именно поэтому, чтобы предостеречь его от непоправимых уже шагов, я предлагаю исключить товарища Бирюкова из комсомола и отчислить его из института! – раздельно произнесла она.

За стеной с грохотом рухнула пирамида, и в аудитории наступила гробовая тишина.

– Может быть, вы хотите что-то сказать в свое оправдание? – обернулась она к Мэлсу.

– Что с тобой, Катя? – спросил он.

– Я вам не Катя, а товарищ Акимова! – отрезала она. – Пока еще товарищ!.. Итак, товарищу Бирюкову нечего нам сообщить по сути дела. Тогда будем голосовать! – она подняла ладонь.

Остальные сидели неподвижно. Катя повела глазами по рядам. И под ее тяжелым взглядом – слева направо, ряд за рядом – начали подниматься руки.

– Единогласно! – удовлетворенно сказала она. – Бирюков, сдайте комсомольский билет.

Мэлс медленно подошел и положил билет на кафедру. Катя с мстительной улыбкой смотрела ему в глаза.

Полли сидела на кушетке в процедурном кабинете у знакомой медсестры.

– Что же мне теперь делать? – растерянно спросила она.

– Не знаю, – с неожиданным злорадством ответила та. Она с лязгом бросила использованый шприц в кювету и стала собирать новый. – Раньше надо было думать, дорогая! Тут я тебе не помощница.

– А к кому мне идти? Ты же подруга! Посоветуй что-нибудь…

– Вспомнила! – усмехнулась та. – Ты у нас такая… самостоятельная! Не как все! Вот сама и выкручивайся! Извини, у меня больных полный коридор.

Полли встала и побрела к двери.

– Ты вещички-то свои забери! – сказала вслед медичка. – Тут не камера хранения!

Мэлс сидел за столиком в “Коке”. Перед ним стояли уже два пустых бокала, он допивал третий, глядя пустыми глазами в одну точку. Могучая саксофонистка на эстраде выводила тоскливый блюзовый мотив.

Подошла Полли с маленьким потертым чемоданом, села напротив. Мэлс подвинул к ней бокал коктейля, она отрицательно качнула головой.

– Ты куда-то едешь? – спросил он, кивнув на чемодан.

– Да… У меня плохие новости, Мэл.

– У меня тоже, – усмехнулся он.

– Очень плохие, Мэл.

– И у меня тоже. Что у тебя?

– Я уезжаю. Мы расстаемся, Мэл, – сказала она, рассеянно оглядывая зал. – А у тебя?

– Тогда у меня просто – мелкие неприятности… – произнес пораженный Мэлс.

– Ну… пока?.. – она беспечно улыбнулась, на мгновение накрыла его ладонь своей, подняла чемодан и шагнула к выходу.

Мэлс вскочил, едва не опрокинув стол, схватил ее за плечи и повернул к себе.

– Почему ты решаешь это одна? – крикнул он. – Ты не можешь решать за нас двоих!