Авторов Коллектив - Вахтанговец. Николай Гриценко

разделяла сцену на две части, поднималась таинственная дама в сером,

в черной маленькой шляпке с вуалью, скрывающей лицо. Это была

женщина-тайна, женщина-загадка. Казалось, при ее появлении в зал

влетал аромат французских духов. Играли ее в очередь Е.М. Коровина

и Г.К. Жуковская.

Супруги Лескалье - очень яркая пара в исполнении Евгения Федорова

и Ларисы Пашковой. Он - художник, с вечной трубкой в зубах произно­

сил фразу на радость зрительному залу: «Не могу работать, не куря, и ку­

рить - не работая». Она - воплощенное любопытство, вихрем носилась

вверх-вниз по лестнице. Главное - ничего не упустить, быть в курсе всех

событий.

Алла Александровна Казанская появлялась с черно-бурой лисой на пле­

че и огромным фингалом под глазом, не скрывая своего пристрастия к бу­

тылочке и снисходительного отношения к своей весьма легкомысленной

профессии. Я описываю этих персонажей так подробно только потому,

что в каждом из них жил совместный труд, труд самого актера и труд ре­

жиссера Гриценко. В каждом чувствовалась его рука, что-то от него са­

мого - Николая Олимпиевича, его стремления к яркой сценической вы­

разительности, к празднику театрального действа, в каждом сверкало

его озорство и лукавство, с которым Николай Олимпиевич так дружил

в своих комедийных ролях.

Так вот, начало спектакля. Гриценко, как знаменитый шансонье, вы­

ходил на сцену с микрофоном и исполнял на чистейшем французском

языке прелестную песенку, вводя зрителя в дальнейшие перипетии пье­

сы, уже создавая определенное настроение. Да, да! Мы сейчас окажем­

ся во Франции, где ни я, ни, наверное, никто из зрителей не бывал, знал

только понаслышке или по литературе, живописи, музыке. Но нас при­

глашали не просто во Францию, а в сегодняшний Париж, где живут эти

свободные, остроумные люди, сидят в кафе, фланируют по Большим

бульварам, Елисейским полям, у них другая, свободная, легкая жизнь,

и мы отправлялись в это путешествие с восторгом, страдали с Эдвиж

и Жожо в исполнении замечательного М. Ульянова, хохотали с мадам

Маре, и так хотелось выпрыгнуть из кресла и бежать туда, туда к ним

на сцену и зажить там, в мире недоступном и, как казалось, недосягаемом.

Вот такую иллюзию, такую увлекательную реальность преподносил нам

режиссер Николай Гриценко.

И когда потом я смотрела спектакль, где Жонваля играл не Гриценко,

а Ю. Яковлев, не легкомысленный шармер, сочинитель-музыкант, а скорее

рефлексирующий интеллигент, или Лановой, роковой обольститель, эда­

кий Дон Жуан, спектакль ни секунды не проигрывал, а просто герой при­

обретал другие черты, что тоже прекрасно, значит, Николай Олимпиевич

не навязывал свой рисунок роли, а шел от актерской индивидуальности.

Однажды (это был расцвет иллюзии «Театр-Дом») все вместе, актерское

братство - мы отправились в Рузу, в актерский дом отдыха. После спек­

такля сели в автобус, предчувствуя радость встречи Старого Нового года,

«Стряпуха замужем».

Маша Чубукова - Людмила Максакова, Степан Казанец - Николай Гриценко

прелесть рассказов, вечных «А помнишь?», и почему-то Николай Олим­

пиевич поехал с нами, что было само по себе неожиданным - все были

много моложе, но тем не менее и ему достался бутерброд и рюмочка -

дорога-то была длинная, почти три часа. И тут произошло нечто совсем

неожиданное, он расстегнул свою рыжую дубленку, захохотал своим очень

высоким тенорком, чем обратил на себя всеобщее внимание и произнес:

«А со мной тут приключилась история»... И начал рассказывать. Это был

не рассказ, а представление, причем представление подробное, в мело­

чах и деталях. Был продемонстрирован мастер-класс: наблюдения, этюды

на образы, взаимоотношения, все, чему стараются обучить студента Щу­

кинского училища, - но исполненный как блистательная импровизация.

А рассказ был следующий. Николай Олимпиевич шел вечером из теа­

тра домой пешком. Кстати сказать, машина у него была, но недолго,

он так и не смог сладить с этим техническим агрегатом. После очеред­

ной попытки, когда вместо заднего хода он включил первую передачу

и, выбив стекло полуподвального помещения, въехал прямо на стол,

чем вызвал великое изумление компании, собирающейся как раз отме­

тить какое-то торжество, он оставил эту затею и больше к автомобилю

не прикасался.

«Живой труп». Маша - Людмила Максакова, Федя - Николай Гриценко

Так вот, идет он, рассказывает Николай Олимпиевич, показывая,

как он идет, но так точно, как никто другой его бы не показал. Голова

вперед, взгляд устремлен куда-то вдаль, стремительная походка, словом,

Гриценко показал Гриценко. Оказывается, и себя-то он прекрасно видел

со стороны (ну чем ни Михаил Чехов). Идет, и кто-то его окликает. Ни­

колай Олимпиевич вздрагивает - кто бы это мог быть? Поклонник? Вряд

ли, он уже далеко отошел от театра. Смотрит - какой-то мужик, опрят­

ный, в очках. Николай Олимпиевич показывает мужика и начинает вести

диалог и за него, и за себя. Такой, в общем, оказался приятный дядька,

просто на редкость. Разговорились, даже так задушевно, что подумали:

а не зайти ли - и по рюмочке? Но случайный спутник даже обиделся - нет,

нет, я не пью, да и поздно, который час? Николай Олимпиевич, естествен­

но, в сумерках не видит, протягивает руку и говорит: «Вот посмотри».

«О, уже одиннадцать, мне надо домой. А вам далеко?». «Да нет, уже близ­

ко», - отвечает Гриценко. «Так я вас провожу», - говорит дядька. В общем,

дошли до дома, распрощались, чуть ли не расцеловались. «Ну вот, пришел

я домой, - продолжал Николай Олимпиевич, - и думаю - вот ведь какие

люди бывают, и не знакомый, а так во все вник и так слушал внимательно».

Под впечатлением этой встречи, весело напевая, Николай Олимпиевич

стал раздеваться, пошел в ванную, захотел снять часы, прекрасные, доро­

гие, заграничные, но почему-то их не увидел. Сначала порыскал по квар­

тире (все это он показывал - все свои поиски и метания), но самое заме­