Виктор Борзенко - Марина Голуб в жизни, театре, кино. Воспоминания друзей

Могло быть такое? Васса пришла уставшая, столкнулась с ним и говорит, что взяточники кругом, души продажные, что делать – неясно.

– А вот давайте сапоги почищу, – говорит он.

Чистит Вассе сапоги, она облокотилась, и он вдруг раз и обнял.

Васса могла бы стукнуть и сказать:

– Да пошёл ты вон отсюда, холоп!

А она почувствовала тепло. Я думаю, что у зрителей в жизни такие моменты тоже бывали. Когда так устаёшь, на душе погано и думаешь:

– Господи, вот просто кто-то бы сейчас обнял тебя. Просто какое-то тепло мужское, какая-то рука… И тебе стало бы гораздо легче.

Пятёркин обнимает Вассу, и она даже что-то чувствует, а потом понимает, что ничего себе уже позволить не может. Достаёт деньги, кладёт на стол и со словами:

– Шубу повесь, – уходит.

Это режиссура. Хотя в пьесе такой сцены не вычитаешь [28].

Марина Голуб играла Вассу как на крупном плане в кино: выстраивала подробнейшую партитуру душевных переживаний и физического угасания своей героини.

В первой сцене она моет похмельному мужу голову, уговаривая его принять яд так, словно речь идёт о лекарстве, которое способно облегчить страдания, улучшить жизнь. В ответ он звереет и резким движением макает Вассу головой в ванну. Она мужественно поднимается: из носу хлещет кровь, ясный до того голос становился хриплым. И эта хрипота с того момента будет постепенно нарастать от сцены к сцене.

– То, как Марина играла Вассу, описать невозможно, – говорит Ксения Лаврова-Глинка– исполнительница роли Рашели. – В момент, где мне нужно было плакать, она по-актёрски мне очень помогала. Как она играла смерть, как она играла предсмертный приступ, как умирала в кресле, и лицо ее становилось тяжёлым, каменным, мертвели губы, отвисала челюсть…

Всякий раз, когда моя Рашель подходила к Вассе проститься и наклонялась над ней, у Марины по щеке непременно катилась слеза. Сколько бы спектаклей мы ни играли, я не переставала удивляться этому мастерству: казалось бы, Васса уже умерла, актриса внутренне может расслабиться и ждать перемены картины, но Марина жила своей Вассой даже после финала. Была потрясающе сыгранная роль!

О премьере написали все ведущие издания. Рецензии были неоднозначными, но все критики непременно сообщали своим читателям о том, что характерная, комедийная актриса Марина Голуб предстала в непривычном трагическом амплуа. Москва потянулась смотреть. Довольно быстро постановка стала одним из самых аншлаговых спектаклей столицы.

«Госпожу Голуб принято считать актрисой характерной, комедийной, весёлой, – писал в рецензии Роман Должанский. – Роль, однако, получилась очень серьёзной, содержательной, насыщенной. Дело не в том, что Лев Эренбург решительно сломал некий стереотип: играть Вассу не громогласной матроной и не властной старухой – уже давно не означает совершить революцию на театре. Дело в том, что Железнова получилась у госпожи Голуб действительно объёмной – здесь она хлопотливая, словоохотливая тётка, тут смертельно уставшая от непосильного груза женщина, а там железная домоправительница. Ей приходится быть разной (и актриса очень хорошо оправдывает эти переходы, не превращая героиню ни в переменчивую истеричку, ни в коварного оборотня), но не получается быть счастливой. Бесформенно и грузно лежит в финале она, мёртвая, в своём кресле, а рука в смертельной судороге сжимает волосы дочери. Что будет с имуществом, волнует в этот момент только революционерку Рашель, а дочь покойной запоздало плачет: «Я хочу побыть с тобой, мамочка…» [29].

«При таком сценическом раскладе роль Вассы – и без того центральная в пьесе – приобретает особое значение, – писала в своей рецензии Марина Давыдова. – Имеющая длиннющий шлейф сценической традиции (Серафима Бирман, Фаина Раневская, Вера Пашенная, Инна Чурикова), роль досталась, на сей раз, актрисе блистательного комедийного дара Марине Голуб. И надо отдать должное ее уму и сценической интуиции: этот свой дар она использует в спектакле в очень умеренных дозах. Голуб играет серьёзно, масштабно, тем паче, что гэгов и сценических костылей, в изобилии розданных другим персонажам, у неё практически нет.

Две сцены – суицид мужа (в пьесе она травит супруга, у Эренбурга лишь провоцирует на самоубийство) и собственная смерть в финале – явно удаются и актрисе, и режиссёру. Они призваны доказать центральную мысль спектакля: только в этой грузной и, в сущности, несчастной женщине ещё живо какое-то представление о долге. Остальные руководствуются лишь инстинктами.

Железнова-Голуб пытается, чтобы ее домочадцы хоть какой-то порядок соблюдали в своих буйных играх. И смерть её не случайна, как в пьесе, а закономерна. Тут хаос жизни побеждает нравственный закон за явным преимуществом» [30].

– Мне кажется, когда Марина ступила на путь трагической актрисы, она погрузилась в какое-то другое измерение, – говорит Деклан Доннеллан. – В Вассе она вытаскивала из себя необыкновенную силу воли и, вообще, очень жёсткий стержень, чем, признаюсь, пугала меня, потому что я не мог узнать так полюбившуюся мне добрую, жизнерадостную Марину. Она превращалась в невероятно сильную, строгую, сухую женщину. И это было самое замечательное и столь редко встречающееся в актёрском мире качество.

Лев Эренбург, режиссер-постановщик спектакля:

– Вы говорите, что я осуществил мечту Марины… А ведь дело вовсе не во мне. Я думаю, что Марина Голуб хотела сыграть роль Вассы в принципе – не важно, я буду ставить спектакль или кто-то другой. Это надо отметить для того, чтобы быть честным.

Но я так понимаю, что она интересовалась и моим театром – знала его по увиденным спектаклям и по отзывам друзей. Вот, в частности, вы упомянули Каплевича. Каплевич очень хорошо относился к моему театру. То есть к его стилистике, к эстетике, к способу репетирования.

И потом, действительно, когда я пришёл во МХАТ, она предложила мне участие в этой работе. Но поскольку на тот момент было уже оговорено, что эту роль играет Добровольская, то я не мог себе позволить разрешить существование этой роли в дубле. То есть создавалась ситуация, при которой идея Марины была невозможной. И я отказал.

Но в процесс работы у нас очень сложно складывались отношения с Женей (при том, что ни одного плохого слова сказать про неё не могу – она человек, безусловно, талантливый, со своими характерными чёрточками, но и у меня тоже есть характер). В общем, с Добровольской у нас как-то не сложилось, а работа была уже запущена – оставалось два месяца до заявленной премьеры. И я, в конце концов, обратился к Марине за помощью. С моей точки зрения, она проявила преизрядное мужество, когда взялась в этой ситуации за эту работу. И не только мужество, но и в чём-то наступила на собственные амбиции, поскольку ей удавалось смирять собственный характер во имя достижения высокой цели.