Виктор Борзенко - Марина Голуб в жизни, театре, кино. Воспоминания друзей

Я говорю:

– Нет, нет, Манечка, надо в Вашингтон. Там столица США.

– Ну, езжай.

В итоге я не доехал до Вашингтона, потому что запутался в дорогах и развязках на выезде из города. Психанул, сломал педаль газа, еле-еле добрался до пункта проката автомобилей. В итоге потерял целый день. Вечером Маня спрашивает:

– Ну, как Вашингтон?

Ответить мне ей было нечего. Оставалось только жалеть, что не послушал.

А потом мы с ней вместе снялись в картине «Пять невест» Карена Оганесяна, где очень подружились.

Однажды мы вместе в машине куда-то ехали. Маня была за рулём и решила объехать пробку. А сзади плёлся человек на «Лексусе», который последовал нашему примеру. И, в общем, маневр был неудачный, мы столкнулись. Пока мы выходили из машины, выяснилось, что страховка закончилась позавчера, Маня не успела её продлить.

В этот момент к нам приближается водитель «Лексуса». Маня очаровательно улыбается:

– Здравствуйте.

Водитель «Лексуса» оказался приятной женщиной.

– Ой, вы же Марина Голуб.

Маня отвечает:

– Да, и у меня нет страховки.

– И у меня тоже нет страховки.

В общем, постояли, поболтали посреди дороги, Марина пригласила ее на спектакли – разъехались.

В другой раз она приехала ко мне на премьеру в Петербург и попала ещё на генеральную репетицию, на которой я получил травму. Пока я беседовал с режиссёром, Маня меня ждала. Наконец, я выхожу и говорю:

– Ты знаешь, по-моему, у меня что-то с рукой. Мне нужно в травмпункт.

– Я еду с тобой.

Поехали вдвоём. Меня осматривают, делают снимок и сообщают, что рука сломана.

Я, естественно, отказываюсь от гипса. Какой ещё гипс, если завтра премьера. И вдруг Маня говорит:

– Ты наденешь гипс и будешь играть в гипсе.

– Нет, на сцену я в гипсе не выйду. У меня спектакль.

– У тебя спектакль – говно, я его видела, и он не стоит твоего перелома. Ты наденешь и будешь ходить в гипсе.

В общем, заставила меня надеть гипс, и действительно, когда я играл спектакль, почти никто ничего не заметил.

…Мы дружили. Если я приезжал в Москву на съёмки, Маня могла позвонить и спросить:

– Ты что, в Москве?

– Да, в Москве. А как ты узнала?

– Просто почувствовала. Я заеду к тебе, кофе выпьем.

Вот такая была Маня.

И действительно, вскоре она приезжала – красивая, радостная.

Описывать, что такое Марина – бессмысленно. Она вне рамок и определений. Это человек, которому ты реально, по-настоящему был интересен. Который звонил и говорил не о себе 30 минут, а заставлял тебя говорить полчаса. О том, что с тобой происходило, что тебя тревожит. Который интересовался твоей жизнью по-настоящему, который за тебя переживал, помогал, подбадривал, смешил. Который не позволял тебе зарываться в плохое настроение и уходить туда надолго.

Редкий, честный человек. В каждом своём проявлении, поступке, слове. Если тебе безнадежно грустно, надо звонить Мане. Если тебе хорошо, надо звонить Мане, потому что она имела редкий дар по-настоящему радоваться за тебя. Часто даже больше, чем ты сам.

Это невероятно талантливый человек с какой-то космической энергией. Если Маня появлялась в компании, это сразу становилось событием.

Однажды её спросили, что такое любовь. Она ответила: «Когда в отсутствие человека задыхаешься, а в его присутствии понимаешь, что это и есть твой мир. Наверное, это и есть любовь».

В тот момен, мне как-то особенно хотелось ответа на этот вечный, жутко банальный, почти пошлый вопрос. И везде я натыкался на цитаты великих людей, которые, кроме как на каком-то интеллектуальном уровне, меня больше не задевали. И потом я прочитал вот эту фразу. Такую простую, настоящую, понятную, «пережитую» ею. И как будто что-то понял. Что-то почувствовал.

Она такая одна. Я благодарен жизни за то, что знал её, за то, что у меня была возможность взять и позвонить ей. И она всегда снимала трубку. У неё всегда было время для тебя. И столько любви…

Ирина Мирошниченко, актриса:

– Марина Голуб… Сейчас мы сидим в гримёрной, куда она заходила достаточно часто, потому что гримировалась в соседнем блоке (у нас по две гримёрных на блок). Вместе мы работали в спектакле «Тартюф», или участвовали в юбилейных капустниках, или просто у нас в один и тот же день бывали спектакли на разных сценах. Дверь открыта, и Марина, пробегая мимо, непременно заглядывала ко мне:

– Как у вас тут, Ирочка?

Мне, с одной стороны, очень приятно о ней говорить, потому что я её уважаю и люблю. А с другой – мне говорить о ней горько, поскольку в голове не укладывается, что Марины больше нет с нами. Авария, которая унесла её жизнь, стала чудовищной неожиданностью для всего театра – просто, как обухом по голове. До сих пор не верится, что этот невероятно жизнелюбивый, солнечный человек больше не будет согревать нас своей любовью и добротой.

Её жизнелюбие выражалось во всём. В соседней гримёрной однажды я услышала детские голоса. Заглянула туда, Марина говорит:

– Это мои ученики.

Я даже не понимала, как она успевает при своей сумасшедшей занятости в театре уделять внимание детям. А между тем факт остаётся фактом: и детей учила, и много репетировала, и спектакли играла. Вообще, в Художественный театр она вошла с открытым сердцем, с открытой душой, и театр сразу же ответил ей любовью, успехом, восторженным криком публики, ролями, которые шли друг за другом, и, конечно, уважением коллег, относящихся к ней с огромной нежностью. Её доброты хватало на всех. Я порой думаю: откуда источник этого жизнелюбия? И понимаю, что от корней, от семьи…

Поразительно, моя матушка, всю жизнь работавшая в Москонцерте, часто рассказывала, что есть некая Людмила Голуб, тоже актриса Москонцерта, с которой ей всегда интересно общаться. И вот эту фамилию я запомнила с детства. И когда Марину только приняли к нам в театр, мы случайно встретились с ней в приёмной у Олега Павловича Табакова. Я зашла на секунду то ли за пьесой, то ли за справкой и вдруг вижу – Марина. Разговорились.

– Вы будете в нашем театре? – спросила я.

– Да.

– Невероятно. Вы знаете, что моя мама и ваша были знакомы и вроде как поддерживали приятельские отношения?

– Конечно, знаю, мне мама рассказывала.

– И мне мама рассказывала.

И вот на этой радостной ноте у нас начались взаимоотношения в театре.

Однажды за кулисами на «Тартюфе» перед финалом первого акта произошёл такой случай. Полумрак, мы стоим кучкой в ожидании своего выхода на сцену. Марина, как всегда, смешно о чём-то рассказывающая, становится центром нашей компании. Мы слушаем с интересом, а она, отойдя чуть поодаль, хочет сесть на стул, но не замечает, что буквально секунду назад один молодой артист этот стул отодвинул. И она плюхается на пол. Я аж ахнула от ужаса, потому что понимаю, какая это боль. Но меня сразила её реакция. Она захохотала, как ребёнок. Артист кинулся извиняться: