Ираклий Квирикадзе - Мальчик, идущий за дикой уткой

Екатерина вновь заливается нервным смехом. Петр подзывает адъютанта: “Пивовский, читай громко, с выражением этой безграмотной. Если не поймет по-русски, переведи на польский”.

Адъютант всматривается в почерк Петра, читает: “Господа сенаторы, я попал в турецкое окружение… Меня ожидает поражение, позор. Велю, впредь не исполнять ничего, что бы ни исходило от моего имени… Но одно мое повеление, еще пока я – Государь Российской империи, принять немедля и обязательно. Корону и трон отдаю Екатерине, моей законной жене…”

Петр молчит, смотрит на Екатерину. Кладет ладонь на ее щеку, замечает, какая грязная рука, убирает… В монастырскую пристройку входят генералы. Молча садятся вокруг стола. Это военный совет. Петр оглядывает их. После короткой паузы говорит без выражения, тихо, буднично: “Завтра будем атаковать! Сегодня спать! Все!” Оборачивается к Екатерине: “Собирай своих фрейлин. Я прилягу. Через час разбуди, провожу тебя”. Император оглядывается на генералов: “Мне не нравится, как вы смотрите… Есть какие-то другие предложения?” Генералы молчат. Молчит и Екатерина, но видно, что она не согласна с решением Петра.

“Мы в мышеловке. Завтра смерть или победа”. Петр идет спать. За столом никто не двигается. Тяжелая пауза.

Екатерина оглядывает лица генералов и неожиданно смеется: “У меня есть план. Его величеству я его не сообщала. Знаю его ответ. Вам скажу… Балтаджи, командующий турецкой армией, год назад был в Петербурге. Он сказал мне, что в жизни любит только бриллианты: не лошадей, не оружие – только бриллианты и женщин. Он разглядывал мои камни и дрожал… И еще запомнила, как он смотрел на Авивию… Я побоялась сказать вашему главнокомандующему, а вам говорю. Авивия здесь. Бриллианты при мне…”

За занавесью храпит император. В свете свечи стоит Авивия Данилова, на ней бриллиантовые подвески, диадема из крупного жемчуга, кольца, серьги из крупных сапфиров. Екатерина достает из ларца очередную ювелирную вещицу, прикалывает ее, украшая Авивию, как новогоднюю елку. Генералы молча смотрят. Екатерина загипнотизировала их, как бродячий гипнотизер-шарлатан. Напоследок она вдруг говорит Авивии: “Я поеду с тобой”.

Зарница нового дня. По золотистому небу несутся со свистом пушечные ядра. Турецкая артиллерия начала бомбардировку русского лагеря. Под ядрами бегает Петр и кричит, не обращая внимания на смертоносные снаряды, которые, разрушая все вокруг, падают с неба.

“Где мой палач?! Павел Тимофеевич Галкин! Я знаю, он в Петербурге! Вызовите его сюда! Или я сам возьму в руки топор и отсеку головы моим генералам-ослам!” Петр бьет генералов шпагой, яростно, не разбирая, куда шпага попадает: в шею, щеку, грудь… Гонит генералов туда, где падают ядра, которые разносят в клочья людей, коней, повозки. Одно ядро чуть не попадает в Петра, но он даже не оглядывается.

“Как вы могли эту б…, эту проститутку пустить на переговоры?! Как?! Значит, стоит мне заснуть, и я для вас уже не командующий, я для вас никто!”

Неожиданно артиллерия смолкает. Турецкая армия стоит на расстоянии сотни шагов от русского лагеря. Их тысячи тысяч…

Турками заполнено все пространство: долина, холмы, овраги, дорога, тропы, лес, деревья. Восходит солнце. Адъютант Пивовский спешит объявить новость: “Ваше величество, их стало еще больше! “Язык” сообщил, что ночью с артиллерией подошло двадцать тысяч румын”. Петр, зло: “Ты что, меня пугаешь двадцатью? Если нас тридцать, какая разница, сколько их: сто двадцать или сто сорок?!”

И тут за толпами янычар показался и затрепетал на ветру белый флаг русских парламентеров. Петр замолкает, впивается глазами в небольшую группу всадников, медленно приближающихся к лагерю. Он видит Шафирова, своего вице-канцлера, который держит белый флаг. Рядом с ним трубач, а сзади Екатерина. Авивии не видно. Петр, задохнувшись от волнения, не может ничего сказать, смотрит. Трубач трубит короткую музыкальную фразу и тоже смолкает. Напряжение нарастает с каждым шагом. Вот всадники зашли за заграждение русского лагеря. Екатерина, бледная, спрыгивает с коня: “Все хорошо. Уговорили визиря Балтаджи. Авивию оставили на время. Бриллианты и жемчуга – навсегда”.

В окнах повозки видна голая выжженная степь. По ней идут отряды русской армии. Оркестр бьет в барабаны. Лица солдат изможденные, но радость возвращения на родину бодрит каждого.

В скрипучей карете сидят Петр и Екатерина. Волны серой пыли вплывают в разбитое окно. Петр смотрит на Екатерину. На лице ее, таком же пыльном и грязном, как лицо Петра, зрачки расширены. Не совсем понятно, в них гнев или радость. Она спрашивает: “Водка у нас осталась?” – “Не знаю”. Петр выглядывает в окно, кричит адъютанту Пивовскому: “Зубровка осталась?” Потом поворачивается к Екатерине: “Знаешь, что ты сделала со мной? На моей голове был венок победителя. Я разбил непобедимого шведского короля Карла XII. А сейчас, живой, здоровенький, поджав хвост, бегу”.

К окну повозки подносят деревянное корытце: в нем солома, серебряные чарки и бутыль. Петр принимает, кладет корытце на колени, разливает зубровку. Выпивает с Екатериной, ничего не сказав. Молча наливает еще чарку, выпивает: “Знаешь, что ты сделала? Во всех европейских дворцах сейчас хохочут – Петр свою жену послал к турецкому визирю, тот побаловался ею и дал русским мир!”

Екатерина бросает серебряную чарку в корытце: “Не говори так, Петруша, даже если хочешь обидеть меня… Почему я пошла к Балтаджи? До этого мы дважды посылали Шафирова с белым флагом. Балтаджи отсылал его назад без слов… Со мной он не посмел это сделать”. Петр выпивает остаток своей чарки. Хрипло выдавливает вместе с огненным духом: “Я пробился бы сквозь кольцо янычар… Пробился! Мы дрались бы до последнего… Посмотри на моих ребят!” Он ткнул пальцем в разбитое окно. “Мне лучше смотреть на них живых и на тебя живого, чем знать, что ты и они – мертвые герои. Или, хуже того, по Стамбулу моего мужа возят голым на осле… Нет, не возят… тащат за ослом!” – “Такого не было бы никогда, Катя”. – “Так обходятся с пленными, сказал Балтаджи”.

Петр кричит: “Что ты мне все время “Балтаджи, Балтаджи”! Где он тебе все это напевал? В постели?!” – “Да!” – “Да?”

Петр всей силой ладони бьет Екатерину по щеке. Рвет дверцу кареты и спрыгивает в пыль. Идет пьяный, несчастный, качаясь из стороны в сторону… Его нагоняет группа солдат-артиллеристов, он их обнимает. Поддерживая своего императора, солдаты идут, с ног до головы покрытые пороховой копотью… И не различить, кто император, кто солдат… Екатерина смотрит в окно, облизывает разбитую губу, улыбается… Хочет открыть дверь кареты, но Петр так грохнул ею, когда соскочил на ходу, что замок заклинило. Екатерина кричит: “Петруша!” Петр шагает, не обращая на нее внимания. Но вот он побежал, нагнал повозку: “Дай бутылку!”