Ираклий Квирикадзе - Мальчик, идущий за дикой уткой

Описание того, что я увидел, требует специального цензурного разрешения, и редактор будет прав, если удалит следующий текст.

Виолончелист Черненко выглядел абсолютной копией борца-кетчиста. В первую секунду я даже усомнился в словах Олеси, что он виолончелист. Черненко держал в своих ручищах подушку. Глаза его были направлены на курчавоволосого грузинского еврея в короткой, до пупка майке с надписью “Республика Банана”. Дальше шел живот, ниже (вот здесь требуется цензурное разрешение)… – как самурайский меч, не вынутый из ножен, как Пизанская башня (выбирайте любое определение и приставьте к Анзору Хухунашвили ниже пупка).

Обладатель этого феномена действительно спал, и, что было самое удивительное, спал стоя, подняв руки, от чего-то защищаясь. Сонная болезнь, видимо, настигла его, когда он пытался оградить лицо от гневных кулаков Черненко. Спящий превратился в соляной библейский столб.

Виолончелист растерянно спросил меня, что делать. Я попытался разбудить Анзора – обычно тот реагировал на грузинскую речь, но сейчас сон был очень глубоким.

“Здесь где-то должна быть моя жена”, – сказал Черненко. Я ответил, что не видел в доме студента женщин с месяц, как начались экзамены в Лос-Анджелесском университете. Виолончелист кисло усмехнулся.

Я вернулся в свой уан бедрум, достал из ванного шкафчика флакон с нашатырным спиртом. Олеся, голая, сидела на стуле и читала “Постоянную тему в фильмах Вуди Аллена”. Я вышел, заперев дверь ключом. На балконе остановился, посмотрел на черное калифорнийское небо, американскую луну, звезды и рассмеялся. С юности мне нравилось слово “Америка”. Джаз, Хемингуэй, Фолкнер, Ниагарский водопад, Лас-Вегас, Мэрилин Монро, Голливуд. Казалось, что всё это будет иметь ко мне отношение, стоит только бежать от мавзолея Ленина, площади Дзержинского, домоуправления, путевки в санаторий “XVII съезд партии”, беременной милиционерши Серафимы, которая угрожала написать письмо на “Мосфильм”, если я на ней не женюсь… Я от всего перечисленного бежал. И что? Вот стою ночью с флаконом нашатырного спирта. Голливуд так же далек от меня, как та мерцающая бледно-розовая звезда.

Черт!

Эта ночь кончилась в госпитале. Диагноз: летаргический сон и еще какой-то сугубо научный термин по поводу эротического казуса, испугавшего видевших многое американских врачей.

Я позвонил в Анару родителям Анзора – сообщить, что их сын впал в летаргический сон и есть опасение, что это на долгий срок. Как мне быть, если госпиталь не очень хочет оставлять у себя беспризорного больного, каждый госпитальный день стоит четыреста восемьдесят долларов и, естественно, у мальчика нет никакой страховки?

Анара долго не подключалась к разговору. Наконец я услышал голос тети Анзора. Заикающаяся женщина сообщила, что “они подложили бомбу под наш «мерседес», слава богу, папы Анзора в нем не было, когда наш «мерседес» взлетел на воздух”.

Я смотрел на минутную стрелку настенных часов и вспоминал, сколько стоит минута разговора с бывшим Советским Союзом. Только на двенадцатой минуте беседы я узнал, что папа Анзора скрывается.

“Где его мама?” – спросил я. Заика сказала, что их марганцевая фирма обанкротилась, мама скрывается вместе с папой. “Где?” – задал я нелепый вопрос человека, загнанного в мышеловку. Тетя печально засмеялась. “Анзор лежит в больнице”, – сообщил я на тридцать седьмой минуте беседы. “Что с ним?” – “Спит”. На той стороне услышали: “СПИД”. У заики выпала из рук телефонная трубка… Я держал свою еще минуты три и на расстоянии тринадцати тысяч километров слышал приглушенные голоса домашних: “Поднимите ее, там в аптечке лежит нашатырь, пуговицы расстегни… смотрите, в лифчике деньги…” Я вслушивался в звуки далекого родного грузинского мира. Луна в окне располагала к вою. Я вдруг возненавидел Вуди Аллена. Откуда он так хорошо знает о человеческом отчаянии? И так трагически смешно показывает на экране жизнь идиотов вроде меня. Откуда?

Я привез спящего Анзора домой, на Милдред-авеню, 17. В госпитале с меня взяли подписку, что я сам буду ухаживать за больным (медсестра стоит в день шестьдесят долларов), что я буду давать лекарства, делать спящему специальную гимнастику, кормить, водить в туалет, мыть, подстригать ногти и т. д. Я уложил Анзора в чистую постель. Он дышал ровным, здоровым дыханием, благоухал госпитальным одеколоном. Всех беспокоившая часть его тела была прижата к ноге при помощи специального корсета (стоимостью двести сорок долларов). Мнения госпитальных врачей по поводу заточения в специальный кожаный корсет Анзорова естества разделились. Так или иначе, я заплатил двести сорок долларов. Спросить, удобно ли больному, я не мог.

Тут очень кстати симфонический оркестр города Лос-Анджелеса уехал на очередные гастроли на Гавайи. Олеся не поехала с мужем-виолончелистом. Она приходила каждый день, кто-то сказал ей, что во время летаргического сна заснувший всё слышит, сознание его бодрствует и что хорошо петь спящему песни… Я старался не заходить к Анзору, когда там была Олеся. В эти осенние дни и ночи я сидел в своей комнате и под пение украинских народных песен писал сценарии по заказу киллера. Да, именно киллера – человека, совершающего заказные убийства. Но вы не думайте, что я экранизировал его подвиги. С киллером произошла такая история.

Он приехал в Лос-Анджелес из Челябинска с племянницей. Поселился на Венис-Бич у океана, недалеко от Милдред-авеню. Он и я по утрам подтягивались на одном пляжном турнике. Познакомились. Съели по сэндвичу и выпили по бокалу пива в пляжном баре. Узнав, что я человек пишущий, киллер принес странное письмо от голливудской студии “Парамаунт”. “Дорогой мистер Клюквин! Мы с удовольствием ознакомились с вашей заявкой на сценарий «Карабогаз». Считаем перспективным продолжение работы над ней. Верим в ваш талант. Желательно, чтобы вы учли наши замечания…” Подписывал письмо некий Штайнер, вице-президент “Парамаунта”. К письму были приложены две страницы замечаний, по которым можно было понять, что история “Карабогаз” происходит в двадцатые годы прошлого века в Средней Азии, в пустыне. Среди банды басмачей оказался американский боксер, который влюбился в невесту басмача…

“Интересно!” – вежливо прореагировал я, не совсем понимая, почему должен читать две страницы поправок.

“Слушай, писака! – начал киллер. – Когда я приехал сюда, то поселился на Санта-Монике. В квартире до меня жил какой-то хер Клюквин. Он в марте утонул в океане прямо перед домом. Письма к нему продолжают приходить на мой адрес. Моя племянница их читает… Как ты думаешь, сколько «Парамаунт» платит за сценарий?”

Киллер оказался пронырой, узнал, что Клюквина никто в “Парамаунте” в глаза не видел, но заявка прошла все инстанции. “Парамаунт” и теперь, как дымящий паровоз, готов тронуться в путь. Нужно только завершить сценарий…