Ираклий Квирикадзе - Мальчик, идущий за дикой уткой

Утром Кеке сказали, что на пасеке ночью гулял медведь.

Она зашла к мужу, тот спал, тихо посапывая. Кеке обрадовалась: “Спит, слава Богу!” Неделю она не видела мужа спящим. Она пошла вверх в гору, к пасеке. Улья были разворошены, сорваны крыши, смяты соты, один улей свалился, лился мед, и гудели зло пчелы. В сарайчике медведь наделал большую кучу, видимо, влез в окно, разбив его, – на острых стеклах остались пучки бурой шерсти.

Кеке села на стул и заплакала. В изгаженном медвежьим разбоем сарайчике нахлынули на нее сдерживаемые при людях слезы.

– Медведь узнал, что тебя нет, мальчик мой…

Она выдергивала волоски с осколков окна, тихо полуплакала, полушептала:

– Как ты его пугнул в то лето, когда это было… Как мы смеялись, когда ты рассказывал…

Надо было наводить порядок на пасеке, и Кеке, прервав плач, стала обходить улья.

И вдруг она услышала выстрелы. Они раздавались снизу, из деревни. Когда Кеке лопатой поддела медвежью кучу, подняла и понесла, она ясно услышала вопивший голос “Победа!!!”

Кеке отбросила лопату, побежала вниз, словно и не было ей шестидесяти лет и не весила она два раза по шестьдесят.

Она споткнулась, упала в траву, и ей расхотелось бежать в деревню. Она сидела в траве, большая, грузная, слушала выстрелы. Потом поднялась, вернулась к пасеке, взяла лопату с медвежьим дерьмом, стряхнула, несколько раз вонзила лопату в землю, очистила ее, потом протерла травой и приставила к стене сарайчика.

Наведя порядок на пасеке, Кеке спустилась в деревню. Вошла в свой дом. Ничто никогда так не удивляло ее, как вид мужа. Перед ней стоял бритоголовый – бритоголовым он был всегда, – но на этот раз вся его голова, лоб, щеки, подбородок и даже затылок были оклеены почтовыми марками.

Марки разные: большие, маленькие, цветные, со штемпелями, без штемпелей.

– Ты что? – спросила Кеке.

Муж не ответил.

– Что это такое?

Он доклеил на голову последние марки, лежавшие на столе. Пораженная, она села напротив мужа.

Тот не видел ее или делал вид, что не видит. Потом встал и вышел из комнаты.

Шалва шел по улице, Кеке попыталась остановить его, но он отстранил жену и пошел дальше. Около дома Самсонии он крикнул:

– Письмо пришло!

Хозяин дома Элиоз выглянул из окна.

– Письмо пришло! – повторил Шалва.

Он зашел во двор, огляделся, заметил жену Элиоза, девочек, которые в изумлении смотрели на почтальона.

– Здравствуйте, дорогие мама и папа! Шлет привет вам ваш сын Лука, – начал почтальон.

Кеке подошла к мужу.

– Шалва, что ты говоришь, замолчи…

Шалва не замолчал, он говорил, словно бы озвучивая чье-то письмо:

– Рана моя зажила. Хоть мучила она меня долго и мучила моих врачей, пулю с трудом достали из живота, закрутила она все кишки, но зашили их, все, все дырочки, теперь я здоров, вы посмотрите на меня и не догадаетесь, где я был продырявлен пулей. Вот так-то! Спасибо врачам! Не плачьте обо мне, как я уже сказал, я здоров. Скоро выпишут меня из больницы, и поеду я добивать фашистских гадов. А после победы приеду к вам. Так хочется обнять вас. Как там мои сестренки? Выросли уже? Невестами ходят?! Без меня не выдавайте замуж…

Элиоз взял Шалву за плечи:

– Замолчи.

– Из окна моей палаты я вижу провода, на них сидят птицы, они, как мои сестрички, – смешные, красивые… Вот птицы улетели, и я кончаю письмо. Целую вас всех. Ваш Лука.

Шалва освободился от рук Элиоза, повернулся и вышел со двора.

– Он что, сошел с ума? – спросил Элиоз.

– Не знаю, я пришла домой, он весь в марках, потом вот сюда, к вам зашел, я не знаю… – растерянно ответила Кеке.

– А что он за письмо читал? – Элиоз посмотрел на свою жену. – Мы получали такое письмо от Луки?

– Нет.

С гор спускалось стадо. По улице шел человек-письмо. Первыми на него реагировали дети. Один, второй, третий – и вот уже целая толпа детей окружила почтальона. Детские руки тянулись к маркам. Шалва не слышал, не видел, как они отклеивали марки с затылка.

Кеке догнала мужа, который стоял во дворе одинокой вдовы Кетеван Якобашвили.

– Помнишь, как тихо выл филин у наших окон, как он мешал нам спать. Как я ненавидел его тогда. Помнишь, однажды ночью я вышел, чтобы убить его… Если бы ты знала, Кетеван, как я вспоминаю сейчас того филина, как мне хочется, чтобы была ночь, ты, я и филин. По ночам здесь, на Украине, тоже воют филины, не воют, а ухают, воют шакалы, а филины ухают. И вот я слушаю их и вспоминаю наши ночи…

Притихшие дети смотрели на человека-письмо. Молодая вдова стояла в дверях дома и молча, напряженно слушала Шалву.

– Постеснялся бы детей… – шептала Кеке, – не позорь себя…

– Пусть говорит! – возразила Кетеван.

Но Кеке схватила мужа за рукав и потянула. Он не поддавался; она потянула сильнее, сдвинула с места. Человек-письмо стал быстро-быстро удаляться от Кетеван, договаривая на ходу:

– Кетеван, я не всегда был хорошим мужем, мне стыдно вспоминать наши ссоры. Я не взял тебя в Кисловодск, а ты так хотела. Кетеван, вот кончится война, и мы поедем…

Кеке выволокла мужа на улицу, прислонила спиной к стене.

– Очнись!

Шалва дошептывал письмо Кетеван. Кеке отогнала мальчишек.

– Шалва, ну что с тобой случилось… Шалва…

У Кеке от отчаяния опустились руки, она потеряла злость, нежностью и тревогой наполнились ее глаза…

– Ну что с тобой? А? Пойдем домой… покушаешь…

Почтальон покорно побрел за женой.

Но едва они свернули за угол, как он остановился перед домом мукомола Леселидзе.

– Письмо пришло!

Кеке тянула мужа за рукав, но Шалва вырвался и оказался во дворе мукомола. Почтальон закричал:

– Папа, я жив! Я не могу назвать места боев, это тайна, но я жив! Месяц мы выбирались из окружения. Было такое, что и не опишешь в письме…

Мукомол грозно шел к Шалве:

– Это о чем ты?

– Помнишь, ты учил меня на охоте лежать на дне озера и дышать через тростинку, папа, если б ты знал, – это оказалось спасением для меня, я пролежал на дне болота, скрываясь от погони, целые сутки. Немецкие сапоги два раза ступали по моему животу, но я лежал, затаившись…

– Что он говорит? – спросил мукомол Кеке.

– Он читает письмо Петра.

– А где само письмо?

– У него в голове…

Кеке сказала это со смирением в голосе. Она прекратила бороться с мужем.

– Он что, потерял его? Шалва, где письмо? – мукомол обернулся к Шалве.

– В болоте со мной лежали семь человек, они благодарят тебя… получается, что ты спас им жизнь… У меня сломано ребро…

– Какое ребро? Где письмо?

– Это он придумывает, – заступилась за мужа Кеке.

Мукомол понял, что перед ним разыгрывается какой-то спектакль. Он оскорбился, толкнул Шалву, но тот не прекратил декламации. Мукомол зажал огромными ладонями ему рот и так понес почтальона к воротам. Выведя Шалву, он хотел уйти, но голос остановил его.