Ираклий Квирикадзе - Мальчик, идущий за дикой уткой

Что это за страна Грузия? Он никогда не думал, не обращал внимания, не пытался сблизиться с этим народом. Он не принимал приглашений на их свадьбы. Когда в дом его приносили щедрые дары здешней земли – виноградные гроздья, инжир, спелый гранат, – он сухо благодарил, указывая, куда положить корзину или бутыль. Дети и те перестали радостно щебетать во время его молчаливых пробегов с воздушными змеями. Запуск их, его единственное страстное увлечение в жизни, проходил в одиночестве. Он не сделал ни шагу, ни полшага к этим людям, к их песням, которые они пели, стоя в давильнях, голыми ступнями ног давя виноград, он ни разу не остановился возле этих давилен, а его звали, протягивали стаканчик молодого вина…

Однажды по улице деревни с грохотом проехал броневик, потом промчалась конница. У всадников на груди красовались красные банты, как у Нестора. Толпа выгнала на деревенскую улицу человека, сорвала с него золотую цепочку с часами, раздела и обмазала дегтем, обсыпала куриным пухом. Это был Лаврентий Зосимович Мгеладзе, местный коммерсант, скупивший земли Лио, превративший лиойцев в своих рабов.

В тот день у Кристофера попросили пустить в небо фейерверк. Ночью кто-то стрелял. В огороде убили человека…

Зачем убили? Что праздновали? Чему салютовали?

Кристофер не знал и не очень-то стремился узнать. Единственный раз он столкнулся с этими людьми, когда увидел английский национальный флаг на голове змеиного чудища.

Разодрав чудище, он навлек на себя гнев их революции в лице местного ветеринарного врача Нестора – председателя первой деревенской коммуны.

Сейчас, лежа на кровати с распухшей ногой, Кристофер хотел разобраться во всем этом…

Юное девичье лицо Сусанны появлялось и исчезало во время его горестных размышлений. Что он о ней знал? Только имя – Сусанна. Он вспоминал, как смотрел на нее в подзорную трубу, стоя у окна своего дома, когда она садилась в рейсовый фаэтон – уезжала в Кутаиси в институт.

Видения вновь вернули его в ту ночь, когда толпа гнала перед собой человека, обсыпанного куриным пухом. Лаврентий Зосимович Мгеладзе смотрел, как горит дом, выстроенный им. Огонь лизал французские шпалеры, трескались столовые сервизы из севрского фарфора, факелами горела коллекция папах из бухарского каракуля. Лаврентий Зосимович смотрел, не плакал…

Жители деревни Лио рвали векселя.

Лаврентий Зосимович Мгеладзе, в курином пуху, с глазами навыкате, молча смотрел на толпу…

Ночью Хьюз так и не спал. Над ним летали мерцающие фосфорным огнем светлячки. Утром из сундука достал подзорную трубу, посмотрел в сторону деревни.

На пыльном дворе спаривали лошадей. Конь накрыл кобылицу. Нестор Квирикадзе что-то кричал. Несколько мужчин держали кобылицу, которая вырывалась из объятий коня. В клубах пыли то исчезал, то появлялся силуэт Нестора. Вот он, отдав какие-то приказы, ушел со двора. Кристофер последовал за ним до моста, под который подводили новую опору. Нестор скинул одежду и вошел в воду. Сильное тело напряглось, мышцы вздулись, он сдвинул тяжелую махину опоры…

Весь день Кристофер наблюдал за Нестором. Видел его в разных местах деревни. Всюду тот что-то делал, чем-то командовал.

На следующий день Кристофер Хьюз вывесил на телеграфном столбе английский флаг. Итог его размышлений о ситуации, в которой он оказался, был таков: “Не сдаваться!”

Он не поверил в слова Нестора об аннулировании линии Лондон – Дели. Ревностный служака жил в нем, требовал подчинения строгим инструкциям Королевского телеграфного агентства. Устав гласил: “Несмотря ни на какие помехи, непредвиденные обстоятельства, будь то землетрясения, наводнения, извержения вулканов, смена властей на местах, смотритель обязан в первую очередь следить, держать в исправности свой линейный участок”.

И как бы смешно и нелепо ни выглядело со стороны его пребывание у телеграфного столба, он не сойдет с этого последнего рубежа. Английского рубежа.

“Не сдаваться!”

Надо продолжать обходы телеграфной линии, но этот неистовый председатель коммуны запретил ему ходить по грузинской земле.

Тут Хьюз заметил стадо ослов, которых гнал погонщик.

Погонщик был удивлен, увидев человека на кровати у телеграфного столба под незнакомым флагом.

Хьюз отдал несколько своих вещей, приобрел осла-трехлетку.

Назвал его “мой Пятница”.

Хьюз чувствовал себя Робинзоном Крузо на необитаемом острове с той разницей, что Робинзона окружал океан, а его остров находился среди суши.

Ночи были теплые, звездные. Он смотрел на яркие хвосты метеоритов, сгорающих так близко над головой, что, казалось, протяни руку – и пришельцы далеких галактик, пролетевшие миллиарды километров, упадут на его ладони.

Просыпался он от жужжания диких пчел.

Белесый утренний туман обволакивал кровать, было зябко. Хьюз лежал и ждал, когда солнечные лучи растопят густое молоко тумана, темное фырчащее пятно превратится в осла, пасущегося на территории Грузии.

Однажды, урча и щелкая клыками, из тумана выплыл дикий кабан, обалдело посмотрел на Кристофера маленькими зелеными глазками, крайне удивился джентльмену, под пледом дымящему сигарой. Кабан показал два желтых бивня и растворился в белом молоке.

К полудню от тумана оставались маленькие осколки.

Хьюз взбирался на Пятницу, совершал служебные объезды, затем спускался в деревню за покупками.

– Что это значит? – спросил Нестор Квирикадзе, столкнувшись со всадником на деревенской площади.

– Дорогой Нестор, я подчиняюсь вашим приказам! Вы сказали, чтобы нога моя не ступала по грузинской земле. Как видите, ноги осла, а не мои (мои болтаются в воздухе) ходят по вашей земле. Приказ есть приказ!

Всадник вежливо поклонился и проехал мимо Нестора, который позволил себе рассмеяться только после того, как осел и восседавший на нем Кристофер покинули площадь.

Кристофер в деревне покупал продукты, не слезая со спины верного Пятницы. Загрузившись, уезжал в свою Англию.

Начались дожди. Хьюз соорудил над кроватью навес. Потом дожди прекратились.

Прошла неделя, вторая, кончался месяц его робинзонады. Хьюз стал сознавать нелепость своего положения. Юмор, азарт, молчаливый спор с Нестором “Кто кого? Кто упрямее? Кто выдержит условия игры до конца? Кто кому докажет свой принцип?” – всё, на чем строилась его робинзонада, начинало терять смысл.

Нестор вроде и забыл об англичанине или считал, что с уходом его из деревни всё стало на свои места. “Побудет-побудет этот чудак у телеграфного столба и уедет, исчезнет”.

1922 год. 18 сентября. 8 часов утра. Туман.

В этот день, этот час раздался выстрел.