Илья Долгихъ - Путеводитель по театру и его задворкам

– О-о-о! – протянула Марта – Так вот для чего этот шикарный наряд!

Он молча кивнул и еще раз вынудил себя улыбнуться. Никакой сестры у него, конечно не было.

– Что ж, удачного Вам пути! И хорошо отдохнуть! – крикнула Марта и, повернувшись, пошла на задний двор.

– Спасибо! – крикнул он в ответ, и улыбка тут же сползла с его лица.

– Хорошо отдохнуть, говоришь? – промычал он себе под нос. – Посмотрим, что ты запоешь, когда увидишь вечерние сводки новостей.

Посмотрев, как Марта скрылась за углом своего дома, он медленно подошел к стоявшему у крыльца автомобилю. Это был трехсотый «Mercedes-Benz» 60-го года. Он достался ему от отца, а тот, в свою очередь, выиграл его в карты у какого-то богача, неведомыми путями попавшего городок, где они жили. Чистый и заново выкрашенный, он сиял на солнце, словно был только что снят с конвейера. Нежно проведя ладонью по крыше машины, он открыл дверь и сел за руль. В ноздри ему ударил знакомый запах, который невозможно описать словами, это был запах его машины, и он нравился ему, точно так же, как и звук ее мотора. Он повернул ключ зажигания, и сердце машины забилось в такт его собственного.

Выехав на главную улицу района и неспешно проезжая по знакомым местам, он в последний раз смотрел на эти уютные, милые домики с аккуратно подстриженными лужайками, в которых живут эти улыбчивые, славные люди, уверенные в завтрашнем дне, в полной своей безопасности, и в том, что их жизнь полна смысла.

Через милю он притормозил и съехал на обочину. В доме, напротив которого он остановил свою машину, ничем не отличавшемся от типовых домов этой округи, жила та самая женщина, которая оставила в сердце его неизгладимый след и навеки опустошила его, полностью заполнив собой все его мысли на долгие годы. Это она подарила ему себя, весь свой мир, и однажды, выходя из их маленькой квартирки, повернулась в дверях, и, сказав, что вернется к обеду, не вернулась уже никогда. Теперь, много лет спустя, она жила здесь с мужем и тремя сыновьями, последний из них только-только появился на свет. Иногда он встречал ее в парке или на главной площади, гуляющей с ними. Он любил смотреть на нее издалека, он смотрел, как она делает покупки в придорожных магазинах, как разговаривает с соседями, смотрел, как лицо ее покрывается морщинами, как волосы седеют, смотрел, как растут ее дети. Вот так он и жил все это время, с тех самых пор как отыскал ее.

После того, как она сбежала, он рванул за ней, переезжал с места на место, расспрашивая по пути всех, кто мог что-то знать о том, куда она направлялась. Потом, через несколько лет, совсем потеряв ее из виду, он вновь напал на ее след, и, приехав в этот город, понял, что опоздал настолько, что все его прежние поиски не имели никакого смысла. Она была замужем, и ее первый ребенок уже начал ходить. Поиски его закончились, и что делать дальше он не знал, но он был рад, что все вышло именно так, он был рад за нее, за то, что ей все-таки удалось создать семью и родить ребенка – об этом она мечтала в то время, когда они были вместе.

Потом он уехал в свой родной город. Продал квартиру, в которой они жили, продал родительский дом. Также он снял со счета все деньги и занял еще несколько тысяч, на всякий случай, у старого школьного приятеля, который неплохо наживался на продаже нелегально ввозимого в страну алкоголя и, видимо, на чем-то еще более нелегальном. Вернувшись сюда, он купил в рассрочку дом в нескольких кварталах от того места, где поселилась она, не слишком близко к ней, чтобы избежать случайной встречи. Часть денег положил на счет и стал жить на получаемые дивиденды. С тех пор он и стал ее тенью, ходил по одним улицам с ней, дышал одним воздухом, и этого ему было вполне достаточно, чтобы быть хоть чуточку счастливым. Ни одна женщина больше так и не смогла привлечь его внимание.

Дверь дома медленно открылась, и женщина с младенцем на руках вышла на крыльцо и села в плетеное кресло. Она расстегнула несколько верхних пуговиц на блузке, и ребенок тут же прильнул к ее груди. Она закрыла глаза и приподняла голову, подставляя свое бледное лицо осеннему солнцу. В это мгновение она была так же красива, как в те далекие дни, а может быть, даже более красивой, потому что была уже недоступна.

– О чем ты думаешь? – прошептал он, пристально глядя на нее. – О чем?..

Ребенок вдруг зашевелился и замахал маленькими ручками. Она нежным прикосновением поправила его головку и снова прикрыла глаза. Наблюдая этот странный ритуал, он вспомнил, какой была ее грудь в те дни – идеально округлой, гладкой и упругой – и какой теперь она могла стать, после того как она вскормила ею троих детей. Посмотрев еще немного на женщину, которая стала смыслом всей его жизни, он медленно тронулся с места.

Доехав до перекрестка двух больших дорог, он повернул на запад. Перед глазами его было пустынное шоссе, уходящее за горизонт. На переднем сидении справа от него лежал заряженный револьвер, а в бардачке, под стопкой дорожных карт, была спрятана коробка с двумя десятками патронов к нему. Как он поступит с ними, он еще не решил, но день только начинался, и он обязательно что-нибудь придумает.

Солнце медленно плыло в утреннем прозрачном воздухе, он взял с приборной панели темные очки и, надев их, посмотрел на свое отражение в зеркале заднего вида. Именно таким он и нравился себе.

Сильнее нажав на педаль газа, он помчался в этот зарождающийся день, который уж точно не будет скучным – во всяком случае, он сделает все, чтобы этого избежать.

Через несколько часов, остановившись у регионального торгового центра, вывески которого обещали посетителям рай на земле, он, осмотревшись по сторонам, направился к входной двери. Подойдя к ней вплотную, он запустил правую рук за полу пиджака, и ладонь его приятно обожгла холодом рукоятка револьвера. Теперь можно было уже не прятать его и, прошептав себе: «Шоу начинается!» – он шагнул внутрь…

Сентябрь 2009 года

Мы ехали уже несколько часов, за все это время никто из нас троих не проронил ни слова, июль был в самом разгаре и стояла невыносимая жара. Единственное, что нас спасало от губительного пекла, – быстрая езда и откидной верх старенького бьюика, доставшегося мне от отца. Полностью сосредоточившись на дороге, я старался отогнать мысли о предстоящем событии. Дорога была прямой, как игла, ее наконечник упирался в горизонт, где-то там, на другом конце земли, и как бы я ни старался занять себя ездой, развеять моих тяжелых мыслей это не могло – по ней можно было ехать с завязанными глазами.