Владимир Рецептер - Булгаковиада

Булгаков ставит знак вопроса – в течение какого, мол, срока не отдавать пьесу другим ленинградским театрам?.. И, посовещавшись с Чесноковым, разрешает ему вписать черным карандашиком: «в течение того времени, когда пьеса “Мольер” идет в ГБДТ». Договорились…

«8. В случае, если по цензурным условиям пьеса “Мольер” не будет поставлена, выданный Автору Дирекцией аванс перечисляется в счет авторского гонорара за пьесу “Война и мир” или другую пьесу, заказанную автору согласно договору от 26/VIII-31 г.».

Вот так!.. И умно, и осторожно!..

То, что судьбы у «Мольера» на сцене ГБДТ могло и не быть, согласно предвидели и театр, и автор… Обжегшись на молоке, дуют на воду…

Рядом с пунктами девятым и десятым, в которых всего лишь адреса сторон , красным своим карандашом Булгаков пишет:

«Не возражаю против девятого и десятого пунктов».

И правда, против адреса не возразишь. Выправив договор, Михаил Афанасьевич позволяет себе шутку…

Совсем недавно, 30 августа, Булгаков объяснял Станиславскому, как утомили его договоры со МХАТом, с обязательным пунктом о возвращении аванса, если пьеса будет запрещена. «Повторю: железная необходимость руководит теперь моими договорами» [10] , – писал он.

Далее вообразим торжественную сцену подписания, улыбки, пожимания рук и передачу экземпляра.

Угощал ли Михаил Афанасьевич Евгения Ивановича чаем или обошлись без чаепития, мы сказать затрудняемся, находясь в плену документальных обстоятельств, однако думаем об этом неотступно…

Надеюсь, чаем гостя все-таки поили, так как на сцене появилась Любовь Евгеньевна. Без встречи с ней Евгений Иванович вряд ли стал бы передавать ей привет в своем письме, а он передавал…

Пушкинский дом, ф. 369, ед. хр. 144, № 1.

12 октября 1931

Расписка [11]

Один экземпляр пьесы «Мольер» согласно пункту 5 договора от 12/X-31 года от Булгакова Михаила Афанасьевича получил.

Пом. директора Е. Чесноков

Басилашвили-Воланд позвонил с мобильника и предупредил Р., что будет краток: обычный телефон вырубился, а мобильник финансово истощен.

– Понимаешь, Володя, – весело сказал он. – Вчера открываю окно, смотрю – над нами летающая тарелка, ты не видел?

– Нет.

– Жаль. Настоящая летающая тарелка. Я беру фотоаппарат, у меня новый, цифровой, навожу на тарелку… Бах… Аппарат ломается!..

– Ты смотри, – сказал Р. – Или аппарат боится снимать, или тарелка не хочет сниматься…

– Да, – сказал Басилашвили. – Одно из двух… Иду к телефону звонить тебе, может, ты снимешь… бах… выключается телефон… Что такое?..

– Ты меня спрашиваешь?.. Лучше у Воланда спроси… Или у Бортко.

– Теперь уже завтра, – сказал Басилашвили.

– Ладно, – сказал Р. – Не волнуйся… Скоро все включат…

Ночью Р. приснился кинематографический сон.

Режиссер Володя Бортко в костюме кота Бегемота со шпагой и в шляпе с пером, как генерал, сидел в кресле.

Басилашвили-Воланд усердно щелкал его цифровым аппаратом.

Юрский совершенно беззвучно читал «Спекторского», а Эмма Попова в роли Мадлены Бежар слушала его с тревогой и удивлением.

Вокруг теснились матросы с Балтики, Всеволод Вишневский грозил всех пострелять, а Николай Федорович Монахов одиноко сидел на балконе.

Сюда же спецрейсом из Америки ворвался Борис Вульфович Лёскин и, подходя ко всем, давал подержать только что возвращенный ему российский паспорт…

Потом все задрали головы вверх и приложили к глазам закопченные стекляшки: Елена Сергеевна Булгакова парила на летающей тарелке и, не обращая на нас внимания, переписывала на ундервуде неизвестный роман Булгакова…

Центральный государственный архив

литературы и искусства Санкт-Петербурга

(в дальнейшем – ЦГАЛИ),

ф. 268, оп. 1, ед. хр. 63, № 83 (без даты)

М.А. Булгакову, Москва. Согласно договора, заключенного с Вами в Москве 12/X-с/г. пом. директора ГБДТ тов. Чесноковым сегодня выслали Вам по телеграфу 500 руб. в счет сумм за монопольное право постановки в Ленинграде Вашей пьесы «Мольер». Просьба срочно подтвердить телеграфом получение указанной суммы [12] .

В.Я. Виленкин одаривал артиста Р. с не заслуженной им щедростью.

14 ноября 1962 года Виталий Яковлевич представил Р. А.А. Ахматовой, а ровно через месяц, 14 декабря, вручил сборник пьес М.А. Булгакова. Если учесть, что этот месяц был началом жизни Р. в БДТ, можно понять, какие надежды на него возлагались…

В 1962-м появились, наконец, булгаковские книги «Жизни господина де Мольера» в серии «Жизнь замечательных людей» («Молодая гвардия») и «Пьесы» («Искусство»). Достать их было крайне трудно, тем дороже и символичнее выглядел жест дарителя.

Предисловие к «Пьесам» написал Павел Александрович Марков, который вместе с Виленкиным много лет работал в литературной части МХАТа, и экземпляр для артиста Р. добывался по блату именно через Маркова. Ему новоявленный ленинградец был представлен несколько позже.

«Милый Володя , – надписывал книгу Виленкин, – мне очень хотелось бы, чтобы Вы когда-нибудь сыграли булгаковские роли, – ну, хотя бы в первых трех из этих пьес, моих любимых».

Пьесы шли в таком порядке: «Дни Турбиных», «Бег», «Кабала святош».

Не довелось, дорогой Виталий Яковлевич, виноват, как видно, не судьба!.. Примите это скромное сочинение как попытку оправдания или репетицию роли… Какой?.. На какую назначите…

В течение многолетней и верной дружбы Виленкин стал постепенно рассказывать артисту Р. о своем общении с Булгаковым, первых слушаньях «Мастера и Маргариты» и даже о том, как они вместе с Марковым от имени МХАТа подбивали Михаила Афанасьевича на создание пьесы о Сталине. Теперь это ни для кого не секрет: опубликованы дневники Елены Сергеевны и воспоминания самого Виленкина, но тогда, в 60-х и позже, многое передавалось лишь пошепту и под честное слово…

Тайная тревога, а может быть, и боль Виталия Яковлевича была в том, что несведущим могло показаться, будто они с Марковым толкали Булгакова на трудный, бесплодный и даже опасный путь. Между тем такого пути для Михаила Афанасьевича не существовало, да и они с Павлом Александровичем думали только о творчестве. Булгаков не умел писать плоско и плохо, а отношения с тираном составляли тяжелую часть внутренней жизни писателя.

И правда, поддерживал Виленкина артист Р., у Булгакова мог возникнуть масштабный и глубокий образ властителя наподобие Юлия Цезаря, Генриха IV, Ричарда III, наконец!.. Сталин потому и остановил работу над «Батумом», что побоялся приближения к своим убийственным тайнам!.. Не только Булгаков, но и Пастернак пытался заглянуть в эту мрачную бездну. Недаром же он хотел поговорить с «пастырем» «о жизни и смерти». Разве осмыслить и запечатлеть – это не задача для художника?..

Читать дальше