Станислав Венгловский - Рассказы об античном театре

Конечно, чтó бы ни говорили о кончине знаменитого грека, что бы ни стало причиной ухода его из мира живых, – а все ж невозможно предположить, что в последние мгновения перед его глазами не сверкнула наполненная народом чаша афинского театра. Она засияла одухотворенной маской на лице актера, изображавшего его, Фемистокла, в пьесе Фриниха, шатнулась фигурой другого такого же мощного актера, говорящего перед зрителями о его подвиге в пьесе великого Эсхила…

Похоронили покойника на центральной магнесийской площади. Еще во времена Плутарха гробница Фемистокла пользовалась громадной известностью и невероятным почетом в эллинском мире, – однако и тогда уже говорили, будто прах победителя персов выкраден афинянами, чтобы быть погребенным в родной для него земле, в приморском Пирее.

Поэт Алфей, живший в I веке до н. э. – в I веке н. э. сочинил эпитафию на гроб Фемистокла в Магнесии. Вот ее текст:

Значит, как бы там ни было, а потомки героев Саламинского сражения все-таки призабыли о подозрениях относительно своего соотечественника и предпочли считать его бесконечно великим.

Это было удивительное зрелище. Сотни смуглолицых юношей, с венками на головах и с металлическими стержнями в руках, снабженными с одной стороны витыми ручками, с другой – обернутыми щедро промасленной паклей – толпились у мраморного жертвенника, на котором трепетали языки священного пламени. Седоголовые жрецы в длинных и красных одеяниях цепкими взглядами следили за соблюдением общепризнанного порядка.

Едва прикоснувшись к огненным языкам, вздрогнув от их шипения, – юноши быстро вскидывали руки с горящим пламенем. Они отходили, чтобы приобщиться к напряженной толпе, старавшейся не преступать помеченной глиной резкой черты, неприкосновенность которой оберегали другие жрецы в таких же красных одеждах и с длинными розгами в быстрых руках. Розги предназначались для слишком ретивых участников, неспособных совладать со своими ногами. Жрецы удерживали толпу вплоть до того мгновения, пока у жертвенника не оставалось ни одного незажженного факела.

Раздавался звук очнувшейся вдруг невидимой флейты, и море живых огней мгновенно устремлялось вперед. Вырвавшись из сада героя Академа, где пылал его жертвенник, факелы врезáлись в крутые улочки дымного Керамика, обиталища чумазых горшечников, где рыжая почва густо усеяна черепками, а в каждом подворье бушует неукротимое пламя. Глиняные изделия закаляются там до крепости металла, и все ребятишки носятся вокруг огня с измазанными руками, ногами и даже ушными раковинами.

Горшечники оставляли свои заботы и свои гогочущие от жара раскаленные печки, чтобы веселыми криками взбодрить бегущих.

– Давай!

– Давай!

– Гигас! Ты – настоящий Гермес!

– Догоняй его, Агафон! Тебе нельзя уступать!

– А что ты, Деметриос?

– Поспеши, сынок!

Подобными криками встречали бегущих степенные кузнецы в коротеньких одеяниях, как только первые юноши достигали пропахших металлом домов. Кузнецы выкрикивали советы по сохранению огня, потому что не будет толку даже от самых резвых ног, если в руках у бегущего сникнет пламя, задутое резким ветром.

– Придерживай факел поближе к телу!

– Закрывай огонь всею грудью!

Будучи еще мальчишкой, завидев поразительный ночной бег, Эсхил поинтересовался у наставника-раба:

– Кого они славят?

– Промитии – праздник великого Прометея, – отвечал умиленный раб Фрасибул. – Прометей – сын титана Иапета и океаниды Климены. Приходится двоюродным братом Зевсу. Родными братьями его считаются Атлант, который держит на своих плечах весь небесный свод, да еще – Эпиметей и Менетий.

Эсхил любовался огненными лентами. Их оставляли бегущие юноши, попадая в сумрак могучих платанов.

Наставник продолжал дальше:

– Прометей… означает «Обдумывающий наперед», «Провидец», тогда как Эпиметей – «Тугодум», «Размышляющий после»… Все живое сотворено из вязкой глины. Боги поручили братьям снабжать вновь созданные творения всем, необходимым для жизни… Эпиметей заботился больше о зверях. На них и потратил отпущенные небесами средства. А звери и без того появляются на свет… во всеоружии. Какой-нибудь теленок, или щенок, а тем более – волчонок… Ему еще только день от рождения, а он уже следует за матерью. У всех зверей и птиц имеется шкура или перья для защиты от холода и дождя. Есть зубы и когти, чтобы обезопасить себя… А что наличествует у человеческого детеныша? Наг и беспомощен приходит он в мир. Наг и беспомощен человек, даже когда подрастет и накопит сил. Людям пришлось бы исчезнуть с земли, если б не Прометей. Он позаботился обо всем наперед. Он научил человечество шить из звериных шкур различного рода одежды. Научил пользоваться топором, мечом, луком и прочими инструментами. В довершение всего выкрал у Зевса огонь – и в камышовой трубке доставил на землю! Земные жители получили возможность обогреваться в холодное время. Собравшись в пещере, почувствовали себя защищенными от зверей, потому что звери боятся живого огня. Люди стали готовить себе более-менее приемлемую пищу. Жизнь переменилась в корне. Почувствовали себя хозяевами мира. Потому-то и славят великого Прометея… Который мудрее Зевса… В первую очередь отличаются этим кузнецы и горшечники… Они вообще не мыслят себя без огня…

Наставник говорил и говорил, а в голове у маленького Эсхила мелькали различные видения. Да, без жаркого пламени человеку нельзя существовать ни дня.

Образ доброго Прометея, надо сказать, занимал поэта на протяжении всей жизни. О Прометее говорили все афиняне. Они читали о нем в поэмах славного Гесиода, беотийского крестьянского поэта. Прометей выступал там скорее хитрющим, хоть и мудрым, волшебником.

Эсхилу захотелось вывести Прометея на орхестру. Особенно усилилось это желание после поездки на остров Сицилию, где, уже сказано, поэта ждал весьма теплый прием.

Рассказы об извержении вулкана Этна, случившемся незадолго до его приезда, посещение одноименного города, заложенного у подножия огнедышащей горы, – все это произвело на поэта неизгладимое впечатление. Дело в том, что на Сицилии были распространены мифы о Гефесте, хромоногом боге-кузнеце, устроившем свои мастерские в пещерах под Этной. Из его мастерских вырываются красные языки, что в просторечии называется извержением вулкана. В сознании сицилийцев функции Гефеста и Прометея переплетаются между собою. Впрочем, как и в сознании афинян.