Н. Панфилова - Т. С. Есенина о В. Э. Мейерхольде и З. Н. Райх (сборник)

Ну вот, двое-трое соседей тут же вызвались идти со мной, это были простые люди, без чинов и званий, и они ничего не боялись, особенно хорошо и авторитетно умела скандалить «Воробьиха», владелица смежной дачи – один из постоянных объектов наблюдений Всеволода Эмильевича. Прибегаем, а обыск уже начался, перепуганные старухи сидят на диване, а пришельцы роются в письменном столе Мейерхольда. Поднялся шум – не имеете права без ордера, – лубяночникам же, как известно, предписывалось шума не допускать. Тогда Куличенко (типичный такой представитель своей зверской профессии – невысокий плотный молодой хохол с головой, обритой наголо) подошёл ко мне и нехотя достал из кармана какую-то бумажку:

– Посмотрите, кто это писал, и вы всё поймёте.

Бог мой, это была рука моей матери – чертёжик с пояснением, как проехать на дачу. «Обыскивайте. Значит, Мейерхольд арестован, а на Брюсовском идёт обыск?» В ответ они только промолчали.

Закончив обыск, Галич и Куличенко забрали с дачи охотничье ружьё-берданку (оно существовало только для отпугивания воров) и несколько малозначительных деловых бумаг из письменного стола – из них помню только написанную рукой Вс. Эм. автобиографию*. Они возвращались на Брюсовский, согласились отвезти туда и меня на своей машине. Был уже вечер, а начавшийся с утра на Брюсовском обыск все ещё продолжался, все падали от усталости, как хозяева, так и «гости», – вот из этих я никого не запомнила по фамилиям. Мать сказала мне, что судьба Мейера ещё неизвестна – «они» ничего не говорят, а ордер только на обыск. Но накануне её ежевечерний телефонный разговор был прерван, как только она услышала голос Вс. Эм., и больше уж дозвониться до ленинградской квартиры она не смогла*.

После обыска занесли в протокол то, что забирали с собой, – массивные золотые часы, золотой портсигар (какие-то официальные подарки, Вс. Эм. этими вещами не пользовался), револьвер; из бумаг с Брюсовского, кажется, ничего не взяли. Описали имущество, которое сочли принадлежащим лично Мейерхольду, то есть всё, что находилось у него в кабинете, плюс два фрачных костюма – книжные шкафы, рояль (второй рояль принадлежал театру, когда освобождали помещение на Триумфальной, он попал на Брюсовский и простоял у нас несколько лет). Описали книги – 1000 томов. Книг было гораздо больше – вероятно, побрезговали потрёпанной рабочей библиотекой Вс. Эм. – она размещалась не в шкафах, а на огромном, вделанном в стену стеллаже из простых досок. Описали архив, проставив несуразную цифру – 40 папок. Но какая им была разница, всё описанное оставалось в опечатанной части квартиры. Опечатали кабинет и примыкавшую к нему переднюю.

На следующее утро приехали из Ленинграда Александра Николаевна и Пшенин. Мейерхольда арестовали накануне рано утром, а их после обыска тут же попросили покинуть квартиру. Тётка моя сказала, что Всеволод Эмильевич был спокоен, задумчив, он попросил её сварить ему кофе, а больше ни слова не сказал.

Спустя месяц, через день или два после похорон Зинаиды Николаевны, нас выселяли с Брюсовского. Сорвали все печати, распахнули двери и велели вывезти всё имущество, включая описанное. Перевозками распоряжался наш дед, с транспортом помог Алексей Петрович Воробьёв, муж Татьяны Всеволодовны – он заведовал автобазой. Часть вещей увезли на Новинский, часть – в район Зацепы, где Косте дали крохотную комнату; всё, что было описано, – увезли на дачу. Кое-что, в основном вещи Всеволода Эмильевича, дед отослал на квартиру Татьяны Всеволодовны и туда же он почему-то отправил архив. Я была больна и ни в чём не принимала участия. Через несколько дней, спохватившись, что архив тоже описан, Алексей Петрович переправил его на дачу. Все папки перетаскали на второй этаж (скорее мансарду – под крышей) и сложили в маленькой комнате. Здесь, наверху, этим летом никто не жил, никто сюда не ходил, особенно старики – трудна была крутая лестница.

Я думаю, вы уже догадываетесь, что теперь следовало сделать с архивом. Надо было отделить для конфискации 40 папок, наполнить их чем-нибудь таким, чего не жалко, а остальное спрятать. Мужа моего (буду называть его Володя) содержимое архива мало интересовало, но он соглашался, что мы обязаны сделать это для Всеволода Эмильевича, раз есть возможность. Риск, конечно, был, и мы решили никого не посвящать и не впутывать. К тому же могли испугаться и помешать – это ведь только мы с Володей были до того «отпетые», что умели даже опечатанные комнаты вскрывать. Но об этом никто не знал.

И место на даче такое было, куда можно было не просто спрятать, а прямо-таки замуровать. В детстве мы с соседскими ребятами любили бродить по нашему чердаку, хоть нам это не очень-то разрешалось. Однажды, задрав головы, мы заметили, что крыша не вплотную прилегает к стенам, а есть зазор, куда можно протиснуться. Мы туда залезли, проделали путь, показанный стрелкой, и с восторгом обнаружили, что находимся в отрезанном от всего мира замкнутом пространстве, куда «не ступала нога человека». Несколько раз мы туда лазили, а потом надоело.

На следующей странице показываю, как это выглядит в плане, – видно, что одна стена этого отсека чердака выходит на лестницу, вторая – в комнату, третья – наружу. Чтобы перетаскать туда архив, удобнее всего было взломать стену со стороны лестницы. Но с этим следовало подождать недели три, пока дача не опустеет. А сейчас она была полна народу. Постоянно бывали Костя, тётка с мужем, приезжали друзья.

Но у меня было предчувствие, что за архивом со дня на день могут приехать (как увидите, я была права). Ведь было допущено явное нарушение и скорей всего от непривычки сталкиваться при обысках с таким количеством бумаг. Если бумаги Вс. Эм. являли собой крамолу или просто были нужны «следствию», их надо было забрать сразу же или, по крайней мере, тогда, когда распечатывали комнаты. Вообще же бумаги, если они не оцениваются в рублях, – не описываются – описи составляются для финансовых органов.

В ожидании, что вот-вот нагрянут, решила спасти пока хоть что-нибудь и повытаскивала из всех папок письма, наполнила ими чёрный кожаный чемодан (когда-то он принадлежал Есенину) и не стала его прятать – поставила у себя в комнате.

Когда погода стала портиться, назначили день отъезда. Уезжал и дед, но он собирался жить со мной на даче и должен был через несколько дней вернуться. И именно поэтому надо было спешить и срочно разобрать архив. Володя занёс наверх два лёгких итальянских сундука – один побольше, другой поменьше. Мне предстояло надолго исчезнуть наверху. Соблюдая предосторожности, это можно было сделать – сами понимаете, наш дом ещё не вышел из шокового состояния после всего случившегося и никто вокруг себя ничего не замечал. Как раз тогда приехала пожить у меня моя младшая золовка Валя, тоже опытная «конспираторша». С утра я уходила наверх, а она слонялась внизу, наблюдая – не ищут ли меня, не зовут ли. По её сигналу я тут же появлялась.