Владимир Ильин - Напряжение на высоте

– Так я и прикупил, как договорились, – спокойно произнес Юсупов. – Счета потом всем пришлю, по равной доле.

– Когда успел? – удивились в ответ.

– С утра еще.

Мстиславский покосился на соседа, но комментировать не стал. Остальные тоже вспомнили, почему не любят Юсуповых.

– Гости дорогие! – прогремело от трона, заставив говоривших умолкнуть и повернуться лицом к императору. – Сегодня вы здесь по моему приглашению, в моем доме. Собрал я всех, чтобы князь Скрябин мог свою обиду до вас донести. А вам решать, признать ли его обиду и помочь ли – словом, а может, и делом. Говори, князь.

Из-за общего стола, отодвинув кресло, вышел тучный мужчина на пятом десятке лет, демонстративно отшагнув в сторону, чтобы казаться ближе к трону.

– Меня вы знаете. От Юрия Святославовича, князя Смоленского, я род веду. Потому говорить буду не только за себя, но и за Травиных, Пырьевых и Осокиных, что со мной в родстве. Горе у нас случилось, упокоились огненным судом наши родичи князья Фоминские. То был божий суд, – приподнял он голос, стараясь не смотреть на князя Стародубского, – в том обиды нет.

В зале прошла волна движения – это печаль, ухмылки, циничные взгляды и равнодушие находили форму на княжеских лицах. Хотя родичам открыто признать отказ от кровной мести – как же такое возможно…

– Я видел много горя на лице жены друга моего, князя Тарусского, – артистичным жестом указал на князя, занимающего место рядом с ним. – Его свет души, Анна Григорьевна, в девичестве Фоминская. Тяжелая утрата лишила ее покоя и сна, а приговор небес поставил перед ней тяжелую задачу. Анна Григорьевна приняла беду близко к сердцу и испросила у мужа и церкви отпустить ее из семьи. Фоминской Анной Григорьевной вышла она из храма, о чем есть записи в реестровых книгах. Фоминской пришла на могилы родичей и клялась спасти благородный и древний род, герб которого все еще на стенах этого зала, от исчезновения.

Князь выдержал паузу и обвел присутствующих мрачным взглядом.

– Мои друзья, которых я прошу быть самыми строгими судьями. Мои соперники, в чей чести я не сомневаюсь. Возможно ли быть так, чтобы честной дочери стоять обворованной у могилы отца и дяди?! Как так вышло, что в миг, когда думают о деле благом и дают в том клятвы, кто-то смеет отдать на поток и разграбление отчий дом, открыто и дерзко?!

Зал возмущенно загудел. Не то чтобы зашелся криками и призывами, но волны наступающего шторма уже накатывали на берег.

– Тебя спрошу, князь Панкратов, а есть ли в тебе честь: украсть последнее у женщины?! – завершил он грозным рыком.

Князь Панкратов, уже набрав в легкие воздуха, чтобы перекричать гул голосов, неожиданно ощутил успокаивающее прикосновение ладони князя Юсупова.

– Так твой друг приданое жены не вернул, выходит? – басом прогудел князь Максутов от дальней части стола.

– А и верно, как о нищей бесприданнице речь… – поддержал его князь Урусов через несколько кресел.

Зал замер и зашумел вновь, но интерес испытывал ныне к Скрябину с Тарусским, а князя Панкратова оглядывая вполглаза.

– Поднимись, не вижу тебя, – нервно отреагировал князь Скрябин.

– Близорукий ты, никак? – хмыкнул князь Урусов. – Меня не видишь, так, может, и коварство друга не разглядел? Сколько Анне свет Григорьевне отец приданого дал? Два города с землями вокруг? Я не слышал, чтобы в реестрах про них что-то было.

– Это юридические процедуры! – не выдержав, вскочил князь Тарусский. – Нельзя вот так просто взять и отписать два города!

– Я правильно тебя понял, что приданое жены ты отдашь? – меланхолично уточнил Урусов.

– Вне всяких сомнений, – напряженно произнес тот. – Я более чем кто-то радею за благополучие близкого мне человека. Обворованного дерзко, среди бела дня! Вот о чем судить бы вам, а не сомневаться в чести моей! Почему ты, князь, не спросишь князя Панкратова, где была его совесть?!

Рекомый вновь напрягся, собираясь подняться на ноги, но был вновь удержан жестом и взглядом князя Юсупова.

– О совести думать – верное дело, братья! – рявкнул с места князь Дондуков, владетель небольших земель в Калмыкии.

И был тут же поддержан хором голосов сидящих подле него, от избытка чувств даже застучавших кулаками по столу.

Обрадовался было князь Тарусский… Но что-то говоривший Дондуков продолжал смотреть на него, а не указывал обвиняющим перстом на Панкратова…

– А вот скажи мне, князь, – поднялся со своего места мужчина с характерным восточным прищуром – лукавым и умным, – дети твои от супруги твоей фамилии останутся?

– Им и решать, когда вырастут, – постарался выглядеть бесстрастным тот.

– Ответил ты на мой вопрос, благодарствую. По словам твоим, Анна Григорьевна на кладбище отправилась к родным. Фамилию себе вернула. Герб, поди, на машине ты ей уже нарисовал? Не отвечай. Спрошу иное у князя Стародубского, если он позволит.

И вскинувшемуся Тарусскому, пытающемуся найти оскорбление в речах, но не способному зацепиться за слова, оставалось только гневно поджать губы.

– Говори, – негромко произнес безволосый от старости мужчина с угловатыми чертами лица и пепельными бровями.

Его черные глаза равнодушно смотрели на столешницу, а раскрытая левая ладонь лежала чуть впереди сжатого кулака, демонстрируя три потертых алых перстня.

– Уважаемый, не сочти за оскорбление. Общество захочет услышать это больше моего. Фоминская Анна Григорьевна говорила с тобой и твоей внучкой после инцидента в Москве? Передавала ли она извинения? Предлагала ли виру?

Зал притих, уже осознавая, к чему подводят голоса из-за стола. Можно ли назваться Фоминской – наследницей богатейшего рода? Даже нужно – и никто мог и не спросить, хочет ли она этого, когда на кону такой куш. Выпнут из семьи, вернут фамилию, заберут наследство через детей. Только надо бы помнить, что наследство – это не только деньги, но и обязательства. Умерли виновники, попытавшиеся затащить в свою машину незнакомую девчонку, оказавшуюся княжной. Умерли все Фоминские, когда об этом прознал разъяренный дед, обожающий свою кровинку. Но ежели ты возвращаешь себе фамилию не для того, чтобы попытаться отомстить, если признаешь вину и хочешь возглавить клан – логично начать с покаяния, принимая прошлое в полной мере.

– Нет, – глухо прозвучало в абсолютной тишине.

– Интересно, случись бы такое у соседей, винил бы ты, князь Тарусский, в этом жадность недалеких наследников? Или бесчестье?

– Ты забываешься, как мне кажется!.. – задрожал от гнева голос новоявленного холостяка. – Кто тебе позволил лезть в наши с князем Стародубским взаимоотношения?!

– А они – есть? – поднял равнодушный взгляд на него тот, кого он посмел упомянуть. – Или ты что-то сделал, чтобы они объявились? Почему когда вы, жадная свора, делили наследство покойников, ко мне приезжал не ты, а князь Панкратов, уговаривая дать разрешение на розыск и погребение семьи Фоминских? Где ваше радение за родичей, потомки Юрия Святославовича, ежели за покойных просит чужак? Почему он их хоронит, а твоя жена приходит их оплакивать на его кладбище?!