Владимир Ильин - Напряжение на высоте

– Есть, – величаво поднялся с места князь Шемякин, сидевший по правую руку князя Черниговского.

Расслабленно-бравурные настроения, неминуемо коснувшиеся Панкратова с союзниками, сменились мрачной сосредоточенностью.

А император одобрительно качнул головой, приглашая говорить.

В обществе, где аристократу нельзя соврать, есть много обходных путей, как сохранить честь и обхитрить противника лукавой речью, полной скользких формулировок, многозначительно оборванных фраз и двойственных смыслов. Но там, где могут потребовать не юлить и говорить прямо, предпочитают действовать надежнее и проще, отдавая право говорить другим. А уж те вполне могут ошибаться, искренне заблуждаясь или не обладая полным объемом информации, но веря в нее истово.

Поэтому князь Шемякин говорил во весь голос, расправив широкие плечи и гневно потрясая бородой клинышком, взывая к стенам тронного зала, к сердцу и княжеским умам и даже где-то недоумевая, отчего люди смотрят на него крайне скептически.

– Кто не смотрел новости поутру? Спроси меня, и я скажу – князь Черниговский, что по правую мою руку, ведомый честью и долгом, взял за глотку многое ворье, разбойников и убийц в нашей стране. Сделал разом то, чего никогда не бывало на моей памяти.

Естественно, мрачно подумали владетели, раньше он спокойно брал деньги, а сейчас-то что за вожжа под хвост?..

– Но расследование не завершено! – провозгласил князь в поднимающемся шуме голосов. – Еще предстоит определить истинных виновников. Предстоит отделить подлость от незнания, а злой умысел от небрежения долгом хозяина земли. Расследование идет. Так отчего говорю я сейчас о еще не свершившемся?

Шемякин пристально обвел взглядом сидящих за столом.

– Почему встал и потребовал слова? А оттого, братья, друзья и соседи, что на следствие оказывается беспрецедентное давление, – построжел его голос. – Не сегодня началось расследование. Не делается все за один день; каждый кропотливый труд требует времени – вам ли не знать? Но как на охоте, когда подходишь к зверю, то начинает чуять он гибель свою. И охотника может увидеть, даже если тот таится тщательно. Тут главное – не струхнуть и ружье в сторону не увести, верно? – добавились в его тон вкрадчивые нотки, а злой взгляд смотрел на половину стола Юсупова и присных.

– Ты обвинить кого решил или про охоту рассказать? – поймал его взгляд Шуйский.

И на секунду, глядя в человечьи глаза, из которых проглянуло лютое и нелюдское, князь Шемякин внезапно осознал, что будет, ежели слова его про зверя и ружье сбудутся. С холодным потом осознал, потекшим по спине; с дрожью в пальцах, которые запутаются и не нажмут на спуск; с головокружением и паникой, которая сделает ноги деревянными, пока разум будет орать призывом к побегу.

Впрочем, князья Шуйские настоятельно советуют не бегать от медведя. А на настороженное уточнение – поможет ли это? – отвечают честно: медведю – да.

По счастью, вокруг не было дремучей чащи, а потому солнечный свет, богатое убранство и молчаливая поддержка соратников быстро вернули Шемякину самообладание.

– Я хочу сказать, – отвел взгляд князь, сжал ладони в кулаки и продолжил на упрямстве и характере, – что кому-то не понравилось радение князя Черниговского. До такой степени не понравилось, что против благородного человека спланированы чудовищные провокации, призванные бросить тень на его репутацию и не дать расследованию ход. Хочу сказать, что атака на него уже идет! Бог ты мой, князю уничтожили родовую башню!!! Срыли до фундамента, до черной копоти. Основу основ, символ княжеского рода и нерушимости его прав! Что подумает чернь при виде огороженного пустыря у стен Кремля?!

– Как что? – возмутился князь Давыдов. – Городу давно нужен парк в центре! Облагородить там, кустики-деревья насадить, дорожки пешеходные. Только скамейки не ставить, чтобы всякие бомжи не спали.

Князь Черниговский вскинулся с места. Князь Давыдов тут же оказался на ногах, подхватив графин в руку.

– Василий! – окрикнул уже не Шуйский, а сам император.

И самый известный гусар империи вернул руку из замаха.

– Да спокоен я, – буркнул он, усаживаясь обратно. – Вот водичку пью. И вам советую.

Только графин, присев, он приложил холодной гранью ко лбу, недобро поглядывая на Черниговского.

– Злые силы желают, чтобы уважаемый князь Черниговский оставил расследование, – веско произнес князь Шемякин, кому недавняя вспышка вышла иллюстрацией агрессии. – Они боятся, оттого в страхе своем готовы… на многое.

– Так чего ты желаешь? – уточнил император.

– Я требую! – возвысил голос Шемякин. – Чтобы был наказан виновник разрушения твердыни князей Черниговских. Показательно. Чтобы ни у кого не возникло мысли, будто башни родовые могут пасть. В том числе ваши башни, уважаемые князья. Такие мыслишки надобно топить в крови. Прецедент не допустим. А уж тех, кто стоит за этой дерзкой выходкой, определит следствие. Ежели, разумеется, они не обнаружат себя раньше, защищая мерзавца.

– И что, князь Черниговский не в состоянии наказать виновника своими силами? – удивились в зале.

– А он не может, – хмыкнул князь Шуйский. – Он от виновника уже сбежал.

– Что же за враг такой появился у нас? – поерзал от любопытства князь Гагарин, отклонившись на спинку кресла и уложив ладони на примечательную трость из желтоватой кости.

– Максимка, из мастеровых, рода Самойловых. Убийца и лиходей, трус и клятвопреступник!

– Ты бы полегче, князь, про моего зятя… – обронил император, равнодушно оглядывая говорившего. – Или ты меня желаешь оскорбить, что я внучку за татя отдал?

От лица пару мгновений ничего не понимающего Шемякина отхлынула кровь, а сам он затравленно посмотрел на князя Черниговского, отодвинувшись от него, как от чумного.

Впрочем, сам Черниговский тоже смотрелся озадаченным и недоуменно глядящим на трон, словно ожидая оглашения шутки.

– Ты как про отца моего крестника говоришь, морда бородатая?! – решительно полез Давыдов на стол, закинув колено и споро двигаясь к обидчику с графином в руке – до того момента, как спохватившийся Шуйский не перехватил его за сапог и не утянул обратно.

Но графин все равно просвистел в сантиметре от опешившего Шемякина, моргнувшего и очнувшегося, только когда поток воды хлестнул по щекам.

– Да забери ты себе сапог, я ему все равно ноздри выдеру! – в гневе вывернулся гусар.

– Тихо! – рявкнул император. – Василий, разжалую! В матросы!

– Тьфу! – оставил за собой последнее слово Давыдов, и был он меток.

Но все же угомонился и с достоинством принял обратно свой сапог. Правда, надевать его не стал – тайком взвесил рукой, примеряясь, и положил у правой ноги. Заодно и левый снял.