Владимир Ильин - Напряжение на высоте

– Потому скажу я спокойно, – кивнул он императору, принимая укор, – а уж вам, княже, решать – любо ли вам мое решение. Предлагаю отправить князя Черниговского в отпуск…

– Не бывать такому!!!

– …а дела его, государевой важности, отдать человеку доверенному и честному, чтобы никакое беззаконие не осталось без ответа.

– Чушь!

Но отчего-то возмущались исключительно семеро из семидесяти восьми князей. Остальные же смекнули, что им банально предлагают слить все расследования – и этот вариант был люб и признан мудрым.

– Это родовая должность от прадеда к деду и отцу!!! Попрание традиций недопустимо!!! – орали уже в полный голос зависимые князья.

– Так мы не лишаем должности, – мягко увещевали их.

– Князь просто сходит в отпуск, – успокаивали десятками голосов.

– Ежели расследование не придется ему по душе – так откроет вновь, разве беда это? – мудро отмечали остальные, пряча хитрые взгляды.

Потому что расхлябанные подчиненные наверняка растеряют все бумаги, пока начальство изволит отдыхать.

– К тебе взываю, император, как к радетелю традиций и родичу по Рюрику Великому! – гаркнул князь Черниговский, перекрикивая толпу, заставляя их умолкнуть и повернуться к трону.

Именно там должны были решить, быть ли уже принятому княжескими сердцами решению.

Но трон был пуст. Разве что негромко затворилась дверь справа, ведущая от трона в Кавалергардский зал, – словно кто-то совсем недавно вышел, оставив владетелям самим вершить решение их вопросов.

– А теперь, князь Черниговский, сядь и выслушай меня, – ласково произнес побледневшему князю Мстиславский и перевернул первую страницу. – Речь пойдет о тайной тюрьме князей Черниговских, что под Екатеринбургом.

– Это провокация! – не отрывая взгляда смотрел Черниговский на дверь, отчаянно надеясь, что та откроется.

Но не открылась, нет.

– Ты говори, князь Мстиславский, всем нам интересно, – хмыкнул князь Гагарин.

А остальная свора, что уже не боялась компромата, хищно прицелилась взглядами в человека, посмевшего их пугать.

Сколько слов надо, чтобы не оставить от репутации камня на камне? Кто-то скажет, что достаточным станет одно-единственное – обвинительное и хлесткое. Другие посчитают уместным не экономить на словах и пожелают вогнать в пыль размеренной, негромкой речью, обосновывая каждый свой довод фактами. Но в жизни все немного сложнее – оттого куда важнее будет то, кто станет говорить.

Из почти восьми десятков представителей княжеских фамилий, пребывающих в Большом Кремлевском дворце, не так и много людей, кто был равен или превосходил князя Черниговского в родстве и положении. Не то чтобы длина родословной лишала человека права требовать и возможности высказаться, но как обвинять, когда на каждое веское слово в ответ найдется укоряющий монолог о том, как его предок помог предкам вот этих вот серьезных бородатых детин, от смертной гибели отвадив али из грязи вытащив, а они, неблагодарные, всякое добро позабыв, теперь на него напраслину возводят? А ежели ты со всем уважением, но обида твоя велика, то отчего не пришел в мой дом, не посоветовался до того, как сор из избы выносить? А ежели приходил, а тебя не пустили на порог, то, может, место твое за тем порогом, вместе с псами, которые тоже умеют лаять, а значит, иным уважаемым и слушать это брехание не следует? Ах, так обвинитель гневается и смеет дерзить – тогда мы с дружиной и союзниками за такое оскорбление живенько огнем пройдемся по дворам твоим!

Хорошо быть равным среди владетельных князей – тут и уважение тебе, и почет, ежели молчишь.

Для того и был император, чтобы на правах сильнейшего среди равных любезно предоставить возможность высказаться абсолютно всем, давя на корню любые отсылки к родству и знатности рода. Однако в его отсутствие все вновь сводилось к традиции, по которой Черниговский был необоримо выше двух третей присутствующих. А среди оставшихся было достаточно тех, с кем можно было договориться. Оттого на душе князя не было паники. Лишь только злость и недоумение – он же выплатил Рюриковичам все деньги! Какого демона его так подставили?!

Проблемой же князя было то, что Мстиславские были аккурат из тех, кто был вправе выражать ему претензию.

– Говори, да не заговаривайся, – резкой отповедью пресек князь Черниговский неправильное для себя развитие событий. – С чего это ты мою честную фамилию рядом с тюрьмой ставишь, ежели ни у меня, ни у предков моих не было и пяди родовой земли под Екатеринбургом?! Или ты мои заводы из города своей волей в пригород перенес?!

– Хорошо, – поднял князь Мстиславский на него холодный взгляд из-под кустистых бровей. – Речь пойдет о тайной тюрьме под Екатеринбургом. Найденные выжившими заключенные которой свидетельствуют, что заточены по твоей воле.

– Раз не моя тюрьма, чего ты желаешь от меня услышать? – фыркнул Черниговский. – Откуда там безумные, мое имя повторяющие? Так я скажу, как можно такую подлость устроить. Даже имя князя Шуйского станут повторять. Его ведь сын подле той тюрьмы был, верно?

За столом слегка зашумели, перешептываясь и переглядываясь.

– А ты там по какой причине появился? – уточнил Мстиславский спокойно, перекладывая листочки из стопки в стопку.

– Я узнал, что там будет Самойлов! Я желал убить того, кто уничтожил мою башню! Как сделал бы каждый из вас! Но вместо того попал в подлую засаду, устроенную этим Самойловым и твоим, Шуйский, внуком со товарищи! Спроси его, общество, правду ли я говорю?! – надрывался Черниговский.

– Верно, был там мой внук. Бастарда твоего убивал, – согласно кивнул Шуйский, – который ту тюрьму сторожил. Вот тебе правда и мое в этом слово.

И волна перешептываний вышла почти на полный голос, а угомонить ее было некому.

– Этот человек, зовущийся тобой бастардом, отречен мною от рода! – веско заявил князь, перекрикивая нарождающийся гул. – Задолго до тех дней!

– Задолго до тех, когда звался он Кочетовым?! – постучал Панкратов кулаком по своим бумагам, добиваясь внимания и заинтересованной тишины. – Или до тех дней, когда ты ему новую личность и документы нарисовал, хитростью выманив из-под моего суда?!

Кровь прилила к голове, зашумев в ушах, но Черниговский постарался выглядеть бесстрастно под взглядами семи десятков владетелей.

– Какой еще Кочетов? Еще какого преступника ты желаешь мне навязать, захватчик земли Фоминских?!

Ворчливое одобрение от края стола, где все еще были хмурыми князья, лишенные солидного куша и наследства, придало ему сил – и кое-кто, определившись со стороной, теперь недовольно сверлил взглядом его противников.

– Виновник обрушения плотины на землях Борецких. В турнире, устроенном князем Долгоруким, если ты запамятовал. Вот уважаемые отцы и деды десятка убитых наследников – те помнят, верно? И я своего сына помню, никогда не забуду… – тяжело сглотнул Панкратов, в ярости глядя на него.