Ксения Хан - Глаза колдуна

Господь, прости ему все прегрешения, ты видишь, что он не хотел горя ни любимой женщине, ни ее ребенку.

Зря Серлас думает о Нем. Вся его памятная жизнь стала доказательством того, что Всевышний глух к любым мольбам верующих, а уж к его молитвам тем более. Серлас никто. Нет у него ни настоящего имени, ни корней, за которые можно бы уцепиться, ни родины, ни веры. Нет у него прошлого, не будет теперь и будущего.

Стоит ли цепляться за такую дрянную жизнь из последних сил?

Вряд ли.

На обгоревшее, покрасневшее на солнце лицо льется холодная вода. Серлас медленно, лениво возвращается мыслями в мир, где все еще слышен шум морского прибоя, крик чаек высоко в небе и далекий, как грохот, залп орудия с палубы корабля.

Он открывает глаза, но видит перед собой белое небо – белое от солнца, что поднимается из-за горизонта. Под лопатками у него твердая земля, и ничего не качает лодку. Хочется пить.

– Живы? – звенит в шумном воздухе детский голос. Сиплый, с хриплым придыханием, мальчишеский. Серлас еле-еле поворачивает голову на внезапный вопрос и шевелит губами.

«Воды».

– Сейчас! Конечно! – Дробь из нескольких корявых звуков вонзается ему в голову, оседает на дне сознания. Что-то не так с этим голосом, он искривляет слова, делает их плоскими в середине, а в конце добавляет корявую рокочущую «р». Серлас может думать только об этом голосе и тут же раздражается. Ни на что другое не переключиться, мысли вязнут в болоте из повторяющихся трех слов.

Что-то топает и грохочет совсем рядом с его ухом. Серлас морщится, жмурится, но тут же распахивает глаза как можно шире, внезапно испугавшись темноты за веками. В ней пляшут искры костра.

– Вот, я принес!

К голосу прибавляются тонкие, но сильные руки – они, подхватив Серласа под затылок, приподнимают ему голову.

– Пейте.

Сухих потрескавшихся губ касается деревянный край бадьи, мокрой от пресной воды. Вода! Серлас с трудом открывает рот, чтобы сделать первый глоток, второй, третий – и вот уже захлебывается, так что капли попадают ему в нос, стекают по шее на грудь и за спину. Еще, еще. Дышать становится легче, а в голове проясняется.

– Осторожнее, – говорит спаситель, отодвигая бадью с водой. Серлас тянется за нею, как слепой щенок, но едва ему удается приподняться, как водоворот мыслей утягивает его на самое дно.

– Клеменс, – выдыхает он сквозь булькающий кашель. – Что с ребенком, где она?

– Вы про младенца? С ней все хорошо, матушка о ней позаботится. – Сиплый голос неизвестного вонзается в затылок, который до этого придерживали его руки, а потом невидимый спаситель вздыхает. Серлас часто-часто моргает, привыкая к слепящему свету, пока неизвестный обходит его и садится рядом, являя взгляду свое лицо.

Бледное, с тонкими скулами, припухшими узкими глазами, тонкими бровями и губами. Его обрамляют взлохмаченные светло-русые волосы. Это мальчишка. Нескладный подросток. Ему едва ли больше двенадцати.

– Меня зовут Джошуа. Мой отец нашел вас в лодке прямо у рифов и вытащил к берегу. Так что вы обязаны моей семье жизнью.

Серлас с трудом садится – мир опрокидывается навзничь, чтобы с заметной паузой неохотно вернуться в прежнее положение, – и поднимает тяжелую руку. Иссушенная до морщинистых борозд кисть закрывает линию горизонта, от центра которой к небу поднимается тонкая, еле заметная полоска дыма.

– Там бой был, – сообщает мальчишка, довольный тем, что сообщил столь незаурядную новость, и щурится, глядя в ту же сторону, что и Серлас.

Тот облизывает сухие губы.

– Бой? – переспрашивает он. Голос Джошуа, сына ирландского рыбака и французской прачки, гулко вязнет в голове, и слова растекаются по сознанию, как по поверхности мутного болота, затянутого тиной.

– Ага, французский фрегат брал на абордаж пиратское судно! Отец сказал, их таких по морю плавает десятки, всех не переловить, но эти попались. Здорово, правда?

Здорово, что люди целого гукара сгинули в пучине морской или погибли в пожаре от рук французских законников? Серлас не испытывает к ним ни жалости, ни гнева, и сейчас это его не стесняет. Они были пиратами и поступили с ним лучше, чем мирные жители городов на суше, так что злиться на них у Серласа нет желания. В конце концов, он и Клементина выжили. Останься они на гукаре пленниками – и вряд ли Серлас сидел бы сейчас на берегу и смотрел на тонкую струйку дыма у горизонта.

– А где твой отец? – спрашивает он, силясь оторвать взгляд от завораживающей картинки горящего вдалеке корабля. Мальчишка тыкает пальцем куда-то в сторону.

– Вон он, возвращается.

Серлас с трудом оборачивается и вылавливает из дрожащего от жары воздуха полумиражную фигуру бредущего к берегу человека. Тот слишком худой, чтобы быть здоровым. На нем соломенная шляпа и светлая рубаха и штаны, и смуглые загорелые руки кажутся грязными на их фоне. Серлас давит в груди пугливый возглас. Сколько еще ему бояться каждого встречного незнакомца?

– Он ребенка матушке отнес, просил меня присмотреть за вами, – объясняет Джошуа, плюхаясь обратно на песчаный берег. Его светло-русые волосы все в песке и липнут ко лбу от пота. Серлас кивает.

– Спасибо, – коротко говорит он. Облизывает обсохшие снова губы и несмело добавляет: – Могу я еще попить?

Мальчишка с готовностью протягивает ему глиняную миску со сколом по краям в трех местах сразу. От одного из них вниз ко дну бежит узкая темная полоска трещины. Серлас пьет, жадно глотая студеную прозрачную воду.

Должно быть, у семьи рыбака есть колодец.

– Вы пират, да? – заговорщицки спрашивает Джошуа. Последний глоток воды идет не в то горло, и Серлас кашляет, пока мальчишка спокойно наблюдает за его муками.

– С чего ты взял?

Голос Серласа дрожит, хрипит и ломается, но мальчик понимает его на полпути, потому что тут же поворачивается к нему с горящими от детского энтузиазма глазами и выдает, как на духу:

– Отец сказал, у вас в лодке пиратский флаг был, ну, с черепом и кинжалами, а еще на вас одежда такая пиратская, и пояс странный.

Серлас осматривает себя вслед за лучезарным взглядом мальчишки и видит словно впервые. Рубашку ему одолжил Сайомон. Штаны, протертые в коленях до дыр, он таскает на себе еще с Трали. Пояс на второй день плавания вручил удивленному мужчине сам капитан, буркнул что-то и удалился обратно на мостик. Должно быть, Серлас в самом деле угодил прямо в руки пиратов и не понял этого, раз даже мальчик с берегов Франции различил в нынешнем его облике пиратские черты.

– Нет, я точно не пират, – отвечает Серлас, устало вертя головой. Джошуа, заметно расстроившись, ковыряет голой пяткой песок пляжа. Молчание затягивается до тех пор, пока к ним не подходит отец мальчишки.