Ксения Хан - Глаза колдуна

Что хилый мальчишка может знать о Серласе такого, чего он сам о себе не знает?

Теодор не вспоминал это имя долгие годы, а теперь не проходит и недели, чтобы прошлое не появлялось перед ним в лице неожиданного шпиона или девушки с едва ли похожими на Клементину чертами.

– Ну хорошо, – говорит Атлас. – Раз ты так осведомлен о Серласе, – каждый звук этого имени режет язык, – то твой таинственный хозяин – тоже?

Он достает из кармана брюк смятые записки – из дома Стрэйдланда и переданную лично Палмером – и обе кидает мальчишке в руки. Написанное на лице того замешательство сменяется гневом.

– Он мне не хозяин! – неожиданно вопит Палмер. Недопитый чай проливается ему на футболку и джинсы, с ненавистью отброшенные записки летят на пол. В одно мгновение неуклюжий мальчишка превращается в металлический стержень под напряжением, в натянутую струну. Он вскакивает с кресла, взбешенный одним лишь словом. – Этот… он мне не хозяин!

Бен кидает красноречивый взгляд Теодору – они оба расценивают внезапную перемену в Палмере как сигнал к действию. Теодор садится обратно на софу, скрещивая ноги. Теперь он может вытянуть из подростка все что угодно.

– Ладно, – спокойно говорит Атлас. – Тогда кто он? Кто тот таинственный кукловод, что водит меня за нос который месяц? Нет, постой. Он, должно быть, и тобой помыкает. Я прав?

Палмер дрожит от гнева. Стискивает руки в кулаки, тяжело дышит.

Попался.

– Думаешь, ты тут самый умный? – цедит мальчишка. – Два века жил, считая себя единственным и неповторимым, вот идиот! Да ты никто! Двухсотлетний ребенок с раздутым эго!

Теодор кивает.

– Из твоих слов я делаю вывод, – специально растягивая слова, отвечает он, – что твой покровитель тоже долгожитель.

Бен ахает из своего угла, и в густом от напряжения воздухе лавочки гулко стучит только его беспокойное сердце. Палмер и Теодор молча взирают друг на друга. Мальчишка фыркает.

– Долгожитель? Да он… Ему лет пятьсот! Тысяча!.. – Он лихорадочно подбирает слова, но те неконтролируемо сыплются из его рта, как песок. – Это он помог мне тебя найти. Я лет десять потратил, чтобы отыскать вас, тебя и ребенка твоего, но вы как сквозь землю провалились. Ни в одном поселении Франции никто и знать не знал о Серласе и Клементине, никто даже не видел тебя. Я уже отчаялся, я думал, что ты поможешь мне, ведь это моя семья тебя спасла, а ты… Ты исчез, и я остался один, и я умирал с голоду, таскался, словно нищий, по всему побережью Франции, от Сен-Мало до Дюнкерка. А потом меня нашел этот человек, и он, а не благородный Серлас, помог мне! Он спас меня, а не ты, хотя на тебя я надеялся и ждал, что ты придешь мне на помощь. Придурок. Как я мог быть таким наивным идиотом? Ты же трус и подонок, каких поискать.

Теодор хмурится, стискивает подлокотник дивана вспотевшей рукой. Гнев этого мальчика превращается вдруг в страшное чудовище, способное убивать за грехи. У Серласа их было много, у Теодора, несущего все прошлые жизни на своих плечах, еще больше.

– Да, ты прав, – отвечает он сиплым голосом. – Я трус и подонок. Зачем же ты искал меня, если знал это?

Палмер кривит губы в горькой усмешке.

– Чтобы сказать тебе это в лицо, придурок. Видишь ли, спустя полгода после смерти родителей я кое-что узнал. Оказалось, что наполеоновские солдатики пришли в наш дом по указанию. Отца сдали, хотя он никогда не помогал Ост-Индской компании, и убили его и мать ради чьей-то прихоти, и дом сожгли. Словно кто-то стирал мою семью с лица земли, словно кто-то заметал за собой следы.

Теодор холодеет, выцветшая футболка с Фредди Меркьюри противно прилипает к спине от пота.

– Это был ты, верно? – щурясь, спрашивает Палмер. – Ты убил мою семью?

Повисшее в лавке молчание прерывает резкий звон – это ложка выпала из онемевших пальцев Бена и покатилась по паркету под кресло. Теодор смотрит в глаза Палмеру и молчит.

Джошуа. Он Джошуа , сын рыбака из Сен-Мало, которого Серлас повстречал в самом начале девятнадцатого века, на изломе двух столетий. Из всего множества невероятных совпадений, что могли приключиться с бессмертным человеком, это самое странное. Но не самое страшное.

Теодор старательно гонит прочь испуг, и тот воровато вползает ему под кожу и ужом движется вверх по рукам и ногам, и нет никакой защиты от этого, когда перед Атласом стоит живое напоминание о его прошлой жизни.

– Я не посылал в твой дом солдат, мальчик, – говорит Теодор, и Палмер вскидывает одну бровь.

– Теперь-то ты мне веришь, не так ли? – ядовито цедит он. – Я обвинил тебя, и теперь ты…

– Он не мог никого так подставить! – Бен встревает в их тихий напряженный разговор, встает со своего кресла и подходит к Теодору.

– Не мог никого убить! – настойчиво повторяет он. Защищает, как и в прежние годы, человека, которого выбрал своей семьей. Теодор не знает, что сказать в свое оправдание, – сейчас все слова кажутся ему плоскими, невесомыми и оттого незначительными.

Но одно он знает точно: Бен прав. Серлас не насылал на добрую семью рыбака никого, кто мог бы им навредить. Он ушел тогда из их дома вдоль берега и покинул Сен-Мало еще до заката. Больше их с Клементиной ноги не ступали по тем землям.

– Сядь на место, лабрадор, – презрительно бросает Палмер и скрещивает на груди худые руки с просвечивающими сквозь тонкую кожу голубыми венами. – «Не мог он никого убить». Да ты хоть знаешь, скольких людей твой обожаемый Атлас убил в свое время?

Все в Теодоре холодеет и обмирает. Если бы словами можно было пригвоздить к полу, то только этими, только вот так – на глазах у изумленного Бена.

– Он не знает, не правда ли? – шипит Палмер. – Ты ему не рассказывал?

Бен хмурится, сводит к переносице тонкие брови.

– Серлас никого не убивал! – с жаром восклицает он, а Теодор не может сказать и слова в ответ на обвинение мальчишки, внезапно получившего неограниченную власть.

Тот, кто владеет информацией, владеет миром – и каждой душой в нем. Если следовать этой истине, то душа Теодора сейчас зажата в кулаке Палмера.

– Серлас не убивал? – картинно удивляется мальчишка. – А тот, кто жил после, тот тоже не мог убить? Ни три героя войны, ни вьетнамский дезертир, да? Ни Уильям Лэйк, которого ты, Бенджамин , знал сам? О, да ты хоть представляешь… – Палмер замирает с открытым ртом – глаза распахнуты, а зрачки размером с булавку – и, задыхаясь, чуть не выворачивается наизнанку. – Ты хоть представляешь, скольких людей он на тот свет отправил просто за долги перед мафией?

Нет. Замолчи .

– Замолчи.

Теодор шагает к разгоряченному Палмеру и хватает того за ворот футболки. Медленно, еле сдерживая рвущийся из груди стон, крик, вопль. Ему хочется проорать в лицо наглецу, что тот ошибается, напрасно обвиняет его в преступлениях, которые Теодор не совершал. И только простая истина не дает ему скрутить мальчишку как в тисках.