Татьяна Мастрюкова - Приоткрытая дверь

– Не будет! Зальем водой из чаши, – отмахнулась тетя с досадой. Я с сомнением покосилась на салатницу, но промолчала.

Юля колебалась, рисовать или не рисовать перевернутую пятиконечную звезду, потому что точно не могла определить, в каком ракурсе она будет перевернута. Вроде бы лучи звезды должны указывать на определенные стороны света, но ни Юля, ни я не могли их установить без компаса. Поэтому наша колдунья снова положилась на свои сакральные интуитивные знания и начертила вместо звезды какие-то символы, тоже, по ее словам, подходящие. Ни до, ни после я таких закорючек нигде не видела.

– Отключи все телефоны и погаси свет, – распорядилась она. – Будем ждать полуночи. Ты минут за пять зажжешь свечи, обязательно вот этими вот спичками. Потом сядь и внимательно смотри в чашу.

– Что я там должна увидеть? – поинтересовалась я.

– Ш-ш-ш, не отвлекайся. Сама должна понять. – Люля подожгла веточку сухостоя, окурила нас его дымом (не очень-то приятным), аккуратно пальцами затушила, подумала и кинула обратно в малый круг.

Рядом с нами на полу стоял металлический круглый механический будильник, оставшийся еще со времен маминого детства. Нарисованная на циферблате белая кошечка в такт секундам туда-сюда водила глазами. В отличие от электронных часов этот будильник еще ни разу никого не подводил. Мы настолько привыкли к его равномерному тиканью, что почти не замечали его, как не обращали внимания на грохот трамвая за окном, который непременно сопровождался позвякиванием посуды в шкафах.

В почти полной темноте (не считая крошечного ночничка на батарейках) мы сидели и ждали. Люля напускала на себя все более таинственный вид, избегая встречаться со мной глазами. Я следила за кошечкой на будильнике, но равномерное тиканье не гипнотизировало, а, наоборот, неприятно возбуждало. Постепенно начали стихать звуки, даже бабушка не храпела. А может, она, почуяв недоброе, не спала и сидела, прислушиваясь, в своей комнате?

По спине пару раз пробегали мурашки. Интересно, что чувствовала тетя Юля? Я попыталась заговорить с ней, но она жестом приказала мне молчать, а потом вообще закрыла глаза. Можно было подумать, что она дремлет, но раздувающиеся, будто тетя принюхивается, крылья носа говорили об обратном.

За пять минут до полуночи тетя открыла глаза и кивнула мне, и я быстренько, чиркая спичками, зажгла свечи. Потом мы устроились в большом круге друг напротив друга и уставились в чашу с водой.

Пламя свечей чуть колебалось, отбрасывая причудливые тени. Я сначала, немного заскучав, отвлеклась и начала приглядываться к ним, пытаясь угадать знакомые очертания, но потом воображение стало рисовать настолько жуткие образы, что я предпочла отвести глаза и снова сосредоточиться на чаше.

И вдруг я его увидела! Только что в салатнице ничего не было – обычные блики на белой оверхности. Но сейчас там совершенно явственно вырисовывался силуэт высокого широкоплечего мужчины с непокрытой головой, одетого, как мне показалось, в военную шинель. Ни разу я не слышала, чтобы кто-то из прапрадедов был военным или погиб на войне.

Я хотела поделиться своими наблюдениями с Лю-лей, но, взглянув на нее, обнаружила, что побледневшая тетка таращится в чашу испуганно и изумленно. Похоже, она сама не ожидала такого эффекта, не ожидала, что ее личный ритуал сработает.

На этот раз она меня не разыгрывала. Скорее всего, вообще забыла обо мне.

Это было настолько неожиданно и оттого страшно, что у меня, как от холода, поднялись дыбом волоски на руках, а по спине прошла ледяная волна.

Я пару раз сильно моргнула и снова уставилась в салатницу. Нет, мне не показалось. Там действительно был мужской силуэт. Если раньше он смотрел прямо, то теперь будто повернул голову в сторону тети Юли. Профиль его был нечеткий, колеблющийся, разобрать черты лица невозможно. Почему-то это особенно пугало. Было ли лицо угрожающим? Или спокойным? Или сожалеющим?

«Наверняка это просто свечки колеблются», – призвала я себе на подмогу остатки скучного разума и смело посмотрела на совсем недавно взволновавшие мое воображение тени от пламени свечей.

Вот только теперь они совсем не колыхались, не плясали. Как такое может быть? Как же тогда видение в салатнице вертит головой, как бы смешно это ни звучало?

– Уходит! – вдруг вырвалось у Люли.

Голос был хриплым, непохожим на ее обычный.

Действительно, мужской силуэт в чаше развернулся и вроде бы начал уходить, но Юлин окрик остановил его… Как это вообще можно было понять всего лишь по размытому силуэту в воде?! Но он действительно обернулся через плечо и посмотрел в тетину сторону.

Мы замерли, едва дыша. Он не двигался, смотрел.

Внезапно раздался громкий треск – одна из свечей вспыхнула, пожирая попавшую в пламя пылинку или что там могло быть. Мы непроизвольно синхронно вздрогнули и одновременно нервно рассмеялись, обнаружив причину.

Был ли это отвлекающий маневр? Может быть, нам стоило молчать, молчать и просто смотреть? Во всяком случае, в салатнице больше ничего не отражалось. Можно, конечно, было предположить, что все дело в сгоревших свечах. И нашем больном воображении.

Но разве можно, не сговариваясь, увидеть в таком зыбком расплывчатом отражении одно и то же?

– Он ушел или остался? – шепотом спросила я, оглядываясь.

Комната была все та же, такая же, как обычно.

Тетя Юля промолчала. Она явно придумывала подходящий ответ, выставляющий ее в лучшем свете. Как всегда.

– Конечно ушел, – наконец твердо прошептала она. Я хотела спросить про шинель, но не успела, потому что тетя продолжила, постепенно переходя на нормальный голос: – Может, это была не шинель, а халат. Но это точно был наш прапрадед.

– Я не говорила про шинель…

– Разве? – рассеянно переспросила Люля и тут же повеселела. – Включай свет! Как я и говорила, все получилось!

Она болтала и болтала, наблюдая, как я задуваю свечи и быстренько хлопаю по клавише выключателя. В этой болтовне явственно слышалось облегчение.

Опять стало слышно тиканье будильника с кошечкой. Где-то на улице громко выругался какой-то пьяница.

– Представляешь, Настя, мы с тобой из всей семьи единственные, кто видел его! Можешь мной гордиться.

И все-таки глаза у тетки были тревожные. Подхватив салатницу, она легко перепрыгнула через круг из потушенных свечей и протанцевала на кухню. Хотелось верить, что отмывать чашу святой водой.

Ко мне опять вернулось противное ощущение реальности. В глаза бросился испорченный расплавленным свечным воском паркет. Неотвратимость наказания сразу пересилила все страхи.