Наталья Нечаева - Внук котриарха

– Молчать! – заорал инструктор. – Директора сюда! – и хлопнул кулаком прямо по пластинке…

Черные треугольники разлетелись по желтому кафелю пола. Крюча один из них подобрала, до сих пор лежит дома в коробке среди таких же памятных сокровищ юности. Когда нагибалась за обломком, увидела под прилавком черного кота. Видимо, того самого. Кот слегка махнул ей хвостом.

– Ты помнишь эту историю? – спрашивает Маргарита Владимировна у Вовы. – Как потом все музыкальные отделы в городе прошерстили, думали, вдруг еще где такая пластинка есть?

– А то, – соглашается Вова. – Кот-меломан потом долго у меня жил. Бегемотом звал. Правда, потом кошкой оказался, путалась с кем ни попадя. Гелла, одно слово. Все вы такие. Потом вообще с гулящим котом сбежала, а дочь незаконнорожденную мне оставила. Тоже еще та Мадлен.

– Я ее к себе забрала. Старенькая уже, видит плохо.

– А ты ее портушком угощаешь? Она же у меня приучена. Особенно «Три топора» уважала. Не жмоться, отливай от своего стакана капельку, ей много не надо. Лизнет и счастлива.

– Да я портвейн сто лет не пила, – удивляется Маргарита Владимировна. – Тем более «Три топора». Это ж отрава! Тогда ничего другого не было, сейчас – всего завались.

– Нет-нет, – Вова категоричен, – исключительно портвейн. И не какую-нибудь португальскую гадость!

– Пытался, ох как пытался Васька мне голову заморочить, – Пётр, видно, вспоминает то время с удовольствием. – Все настырничал, чтоб с собой его в Голландию взял, ластился, ласкался. Понял я его план. Не подыграл. Россия на ноги вставала, помощники очень надобны, и обычные, и волшебные. Конечно, читать его послания не читал, не умел, но наблюдал, как он по одежде моей катался, как самые потаенные места выбирал – под мышками да внутри карманов, чтоб слуги шерсть не вычистили.

Котриатор улыбается: молодость, надежды, все еще впереди…

Шоне тоже приятно. За этой историей ей в Летописи лезть не надо, сама в ней участвовала.

Во вторую голландскую поездку Пётр ехал вместе с женой. Екатерина на сносях была, но отпускать супруга одного наотрез отказалась, как он ни уговаривал, – давно мечтала по родным местам проехаться.

В германском Везеле сразу после нового года Екатерина вдруг занедужила. Сначала и значения особого не придали – рожать рановато, Пётр, ее для поправки оставив, отправился дальше: догонишь, далеко не уеду – мой визит давно европейскими протоколами расписан, не забалуешь.

Екатерина, хоть политес понимала, но женщина же – расстроилась, затосковала. Тут и роды преждевременные случились. Появился на свет великий князь Павел Петрович, второй сын, долгожданный наследник. Едва гонца к Петру отправить успели, едва обессиленная Екатерина малютку к груди прижала…

Суток не прошло, Павлуша скончался.

Пётр эту весть как раз при въезде в Амстердам получил. Зубами скрипнул, слезу утер: наследника вся Россия ждала. А уж как он сам от любимой жены сыночка хотел! Все визиты в тот день отменил, решил обратно к ней, несчастной, вернуться, в горе вместе утешиться, да этой же ночью горячка его свалила. Мотало котриатора из огня в стужу почти два месяца. Иссох весь, почернел. Екатерина, узнав о его болезни, сама едва живая, в Амстердам поспешила – супруга выхаживать.

Только к марту едва-едва оба оклемались. Пётр, раз уже все протоколы болезнь спутала, решил молодость вспомнить, съездить в Заандам, очень хотелось старика Киста повидать, не знал, жив ли.

Чудо! И Кист жив, и домик его на холме стоит по-прежнему, словно и не было двадцати долгих лет.

Шона в то время еще совсем юной была, хотя, конечно, чудесную историю дяди Мимира наизусть знала. А тут – Пётр. Мама Съёвн и папа Хасди все дядины письма тайком из мундира царя повытаскивали, потом всю ночь вслух читали. Не только семья, родственников в дом набилось – не протолкнуться. И не одни родственники. Друзья родителей, друзья этих друзей.

– Неужели правда там так хорошо? – А зачем Мимиру врать? Вот же сам царь его письма привез! – Так, может, соберемся? Пока молодые, отчего не попробовать? Здесь все изведано, вернуться всегда успеем. – Мимир-то не возвращается, стало быть, там прижился. (Из присутствующих историю с утопленным шарфом никто тогда не знал, Мимир про это молчал, как партизан).

– Надо, надо к нему поехать, – волновалась Съёвн. – Пишет же, помощь нужна в обустройстве России, кто поможет, если не мы? Поедем, Хасди, – ластится к супругу Съёвн. – Не понравится – вернемся.

Отец маме никогда не перечил, ему тоже хотелось себя на новом месте попробовать, да и Мимир все же лучшим другом детства оставался. Единственное, на чем Хасди настаивал: детей в опасное путешествие не брать. Съёвн согласилась.

Моди и Эльчит детям не перечили, молчали: решайте сами, не маленькие. Понятно, им самим до смерти хотелось с сыном повидаться, но ведь кто-то из семьи остаться должен? Моди к тому времени в состав старейшин вошел, хоть и был всех моложе лет на триста, ему поручили порядок среди кэльфов поддерживать (придумка Мимира «кэльфы» и здесь прижилась!). Взяли со Съёвн слово: все время находиться на связи и не реже раза в десять лет приезжать домой.

Близнецы Шона с Брюталчем, понятно, подслушивали все время. Брюталч потом сказал: ты как хочешь, а я все равно поеду! Спрячусь так, что и родители не увидят. Только шарфов мне побольше навяжи на всякий случай. А в Петербурге я выскочу вперед них, встречу вместе с дядей Мимиром, вот удивятся!

– А я? – обиделась Шона. – Одна, что ли, тут останусь? Ни за что! Я с тобой.

– Ладно. – Брюталчу, честно говоря, с сестрой тоже расставаться не хотелось: с первого дня вместе, одно целое, практически – близнецы ведь, как и все дети у кэльфов. – Только давай план придумаем, как предков обмануть.

Придумали. Особо не мудрствуя, решили: Шона просто повторит путь дяди Мимира. А Брюталч сделает все, чтоб родители ни о чем не догадались.

Кэльфы собирались в Россию основательно и осознанно. Следуя наставлениям Мимира, понуждали Петра покупать картины, ювелирку, скульптуры, чтоб было с чего начинать собрание сокровищ. К первоначальной компании из восьми человек прибавилось еще три раза по столько, следом – еще. Хасди стал опасаться: поместятся ли все в багаже. Решили помимо картин настроить Петра еще и на книги: больше сундуков, больше спальных мест.

Шона с Брюталчем тем временем оттачивали свой план. Брюталч тренировался создавать такой фантом Шоны, чтоб никто и подумать не мог, что это мираж. Шона изо всех сил старалась при перевоплощении в кошку менять цвет шерсти – со своей белоснежной на какую-нибудь иную. Ничего не получалось! И фантом у Брюталча выходил полупрозрачным, и шерсть Шоны ничуть не темнела. Все, ну все срывалось! И больше всего Шона боялась, что Брюталч, он особым терпением и усердием никогда не отличался, плюнет на все и уедет один. Без нее.