Макс Фрай - Вторая линия (сборник)

Словом, мне было нетрудно объяснить себе, почему я хочу остаться на «Морской птице». Человек так устроен – чего не может позволить себе просто для удовольствия, легко позволяет ради дела, вот и я выкрутился.

Долгое пребывание на зачарованном корабле оказало на меня удивительное воздействие: я сам не заметил, как стал обходиться почти без еды, и потребность во сне испытывал все реже, и мерзнуть совсем перестал, словно сам был одним из призраков, наделенным, в отличие от товарищей, счастливой способностью не исчезать при свете дня.

За несколько дюжин лет в моей бороде не прибавилось ни единого седого волоса, да и чувствовал я себя так, словно мне по-прежнему нет тридцати. Все это я замечал, конечно, принимал, можно сказать, как должное, но предпочитал не обсуждать – даже с Джоном. Может быть, не хотел услышать, что назад, в мир живых, мне давно уже нет дороги, хотя, положа руку на сердце, и думать забыл о возвращении.

С кораблем нашим тем временем тоже происходили удивительные вещи. «Морская птица» понемногу менялась. Я хочу сказать, менялся ее внешний облик – таким образом, что корабль наш всегда выглядел более-менее современным, а не исторической реликвией, каковой, строго говоря, является. Перемены происходили постепенно и столь незаметно, что, если бы не Джон, который посоветовал мне к ним приглядеться, я бы, пожалуй, спохватился не раньше, чем «Морская птица» стала самым настоящим пароходом, – тогда, помню, мы все вздрогнули, но и к этому быстро привыкли, конечно.

Историй о наших странствиях на «Морской птице» хватит еще на несколько сотен вечеров. Не следует спешить, времени у нас с вами предостаточно. По крайней мере, на свой счет я уже давно не сомневаюсь. Но самое главное – с чего все для меня началось – я вам рассказал. Скоро сумерки, самое время принять решение – или вы сейчас вернетесь на берег, или останетесь, но тогда уж, будьте добры, не поднимайте шума, если вам покажется, будто на палубе толпятся тени. Я понимаю, до сих пор вам не доводилось иметь с ними дела, но придется держать себя в руках. С тех пор как ребята научились становиться невидимыми, проблем такого рода обычно не возникает, но иногда им надоедает эта игра. К тому же их невидимость – всего лишь любезность, а вовсе не обязанность; нам с вами не следует забывать, кто тут настоящие хозяева.

Так что думайте, думайте.

Или так.

На каникулах после третьего, кажется, курса я впервые оказалась здесь в качестве волонтера; объявление о наборе было вывешено на кафедре, но почти полностью скрыто за кофейным автоматом, думаю, никто, кроме меня, его не заметил, и я бы не заметила, если бы Феликс не принялся объяснять мне устройство аппарата, слушать было ужасно скучно, уйти – невежливо, и я озиралась по сторонам в поисках хоть какого-нибудь развлечения…

…первые три тысячи лет я жила весело и беззаботно…

…и мама, конечно, рассчитывала, что я найду работу в библиотеке где-нибудь на соседней улице…

Если я скажу, что эта история началась, когда Публий Овидий Назон высмеял мое первое выступление в сенате, такое признание прозвучит, прямо скажем, несколько не к месту, поэтому придется отказаться от правды ради достоверности и придумать какое-нибудь иное начало…

После войны я долго не мог найти себе занятия по душе…

…поначалу я был уверен – еще немного, боги одумаются, и мы все-таки вернемся домой, никто не скитается вечно; «поначалу» – это лет тридцать примерно. Да, я несокрушимый оптимист…

В университет я поступила за компанию с подружкой, специализацию выбирала за компанию с моим тогдашним бойфрендом, из-за него я и на кафедре осталась, и ушла потом тоже за компанию, уже не с ним, с другим человеком; такое начало, согласитесь, совсем не предвещало, что однажды я сверну в сторону и пойду собственным путем, да еще и столь уверенной походкой, но люди, к счастью, меняются. Для того, наверное, и придумали человеческую жизнь, чтобы можно было меняться…

…и дух носился над водами…

…спрашиваю: вы это серьезно? – а она улыбается, качает головой, говорит: конечно, несерьезно, это же только ты у нас такая серьезная, что хоть плачь, но несерьезно – не значит «неправда», поэтому…

…по крайней мере, когда я умер, никто не плакал…

…и так меня эти злющие тетки достали, что я решила твердо: в библиотеку больше ни ногой, никогда, лучше уж дворником, хотя тоже ничего хорошего, конечно…

Отец надеялся, что я стану инженером; впрочем, «надеялся» – это неверно сказано, ему в голову не приходило, что я могу найти себе какое-то другое занятие…

…я потом чуть ли не каждый день в эту арку совалась, благо по дороге, и, что ты думаешь, не было там никакой библиотеки. Только пункт приема стеклотары, да и тот почти всегда закрыт. Я удивлялась – как это они так стремительно закрылись? И почему объявление для читателей не повесили с новым адресом? Ужасно переживала, что не могу вернуть им книгу. Книга отличная, конечно, но оставлять ее себе как-то нехорошо. Если бы это был подарок, они бы так и сказали, я думаю, а тут формуляр завели, записали, значит, надо вернуть…

…огненными буквами, натурально…

Вообще-то я пришла сюда, чтобы подарить книги, то есть сперва явилась просто поглазеть, как все, и мне очень понравилось, особенно читальный зал на открытой палубе и музыкальная комната с наушниками. А потом я увидела объявление, что благотворительный фонд «Морская птица» с благодарностью примет в дар любые книги на любых языках, и побежала домой, потому что только вчера мы с отцом весь день разбирали книжный шкаф и выяснили, что некоторые книги у нас в двух, а то и в трех экземплярах, отложили их, чтобы раздать, и еще целую стопку детективов, их же нельзя читать второй раз, потому что совершенно невозможно забыть, кто убийца, и какой тогда смысл?..

…до шестидесяти лет я не знал грамоты; правда, один знакомый монах научил меня писать свое имя, и я, помню, очень гордился этим умением…

Мама рассказывала, когда я родилась, в небе была радуга в три дуги, и одни соседки говорили, что это хорошая примета, а другие, напротив, поджимали губы, дескать, вертихвостка вырастет; собственно, все они были правы, одно другому совершенно не мешает…

…и дух носился над водами…

В детстве, когда меня спрашивали, кем я хочу стать, я неизменно отвечала: матросом! Первые несколько лет взрослые умилялись моей наивности, потом стали осторожно объяснять, что девочек в матросы не берут, поэтому лучше бы придумать что-нибудь другое, – ну и пожалуйста, я перестала говорить, что хочу стать матросом, но это вовсе не означает, будто я перестала хотеть…