Милена Оливсон - Резистент

– Простите, а можно будет съездить и к моему другу Артуру?

– Это который твой жених?

– Он не жених на самом деле, – я пытаюсь объяснить, как это вышло, но Берневу некогда слушать.

– Поехать к нему нельзя. Если хочешь, можешь написать еще одно письмо.

– Но я ведь уже отправила одно.

– Тогда зачем встречаться? Ты уже все рассказала.

Он дурак, что ли?

– Если хочешь, можешь помочь ему деньгами.

– Деньгами?

– Вам ведь говорили: пока вы здесь, мы будем платить вашим семьям. Если хочешь, можешь отправить ему часть своего заработка.

– И… много у меня денег?

– Достаточно.

Что ж, сколько бы ни было, семье Артура пригодится каждая копейка. Они получают выплаты на ребенка, но этого мало. Отец ребенка бросил сестру Артура и куда-то пропал, так что отдельного жилья и пособия они тоже не получили. Но теперь Артур может съехать в мою квартиру, а еще я передам им свои деньги. Вот только одна беда – Артур не возьмет. Он гордый. Никогда не позволял мне даже помочь ему встать, если падал. Хоть бы ему хватило ума не отказаться от помощи!

Ночью никак не могу заснуть. Алиса слушает музыку в наушниках, но звук настолько громкий, что я тоже все слышу. А еще, наверное, парень, который живет за стенкой. И попросить ее сбавить громкость я не могу.

Выхожу из комнаты и шагаю по темному коридору в туалет. Наша комната в самом конце, на углу здания, так что идти приходится долго. Открываю дверь и вижу стоящий у раковин силуэт. Мужской.

Парень медленно оборачивается, но по росту и так ясно, что это Адам. В руке у него дымящаяся сигарета. Он порывается ее спрятать, но понимает, что я уже все увидела, и вместо этого лениво затягивается. Я застываю в дверях.

– Э-э, привет… Что ты делаешь в женском туалете?

– Разве не видишь? Курю. Сюда реже заходят, чем в мужской.

– Не думала, что ты куришь, – говорю я и тут припоминаю, как от него пахло табаком в день, когда я симулировала тошноту.

– Не болтай об этом, ладно?

– Ладно… а курение запрещено?

– Разумеется. Только многие все равно курят. И алкоголь проносят. На это иногда закрывают глаза.

Не знаю, что сказать. Меньше всего мне хотелось застать в туалете Адама. А он не спешит уходить, так и стоит, докуривая свою сигарету и выпуская ртом клубы дыма. Туалет весь пропах табаком. Да, отличное место: зайти сюда могу только я или Алиса, которая и сама курит, так что сдать его некому.

– Почему не спишь? Завтра будешь сонной тетерей, – говорит Адам, облокачиваясь на раковину. В слабом свете из коридора его лица почти не разглядеть, а включить лампочку я почему-то не решаюсь.

– Не спится.

– Это Алиса, да? Знаю, она вечно не спит по ночам. Она с тобой говорила?

– О чем?

– О чем-нибудь.

– Ну, перекинулись парой слов. Почти не говорим.

– Жаль, что другой комнаты для тебя не было.

Надо же, сочувствует мне. И с чего это?

– Завтра будете стрелять, – сообщает Адам.

У него странный голос, какой-то заторможенный. Вообще он странный. И не уходит. Делать нечего: включаю свет.

Обнаруживается, что Адам в одних только спортивных штанах. В футболке он казался как-то меньше. От света он щурит глаза, потом бросает сигарету в раковину и заливает водой. От его идеальной осанки не осталось и следа. Вразвалочку, сгорбив спину, он шагает к двери, отстраняя меня рукой, и я слышу запах алкоголя. Так вот в чем дело. Терпеливо дожидаюсь, пока Адам выйдет, запираю дверь. Похоже, он не очень пьян: говорит разборчиво. Помню, Артур после распределения так напился, что товарищи его домой на руках несли. Мы иногда смеемся, вспоминая тот вечер. От Адама я такого не ожидала.

Но раз он может покупать сигареты и алкоголь – значит, ему позволяют выходить? Ну да, он ведь может открыть любой замок. Мне тоже потом разрешат так гулять? Тогда я смогла бы чаще навещать Ба и Артура. А еще купила бы себе всякой ерунды – не сигарет, конечно, а что-нибудь красивое в комнату или нормальных книжек, а то здесь только атласы с поганками. На это можно надеяться, пока никто не знает, что я – абсолютный Резистент. А если Агата им скажет? Тогда путь в город мне заказан, как и на разведку. Но если бы она планировала меня сдать, разве уже не сделала бы это?

Когда я возвращаюсь в комнату, там уже тихо. Алиса мирно посапывает в кровати. Укладываюсь в постель и засыпаю с кучей мыслей – о стрельбе, о сигаретах и об Адаме.

Я собираюсь на утреннюю тренировку, когда входит Бернев и велит одеться в свою старую одежду. Меня везут к Ба. Со мной отправляют одного парня из службы охраны, снова сажают в фургончик без окон. Мне нельзя знать, как проехать к Центру. Мы трясемся в машине около часа, и я схожу с ума от скуки.

Ба поселили в пансионате на краю города. Хорошее место: чисто, тихо, есть медики и сиделки. Ба сидит в кресле на веранде, кто-то заботливо накрыл ее колени пледом. Она плачет, когда узнает меня, белесые слезы стекают в канавки морщин под ее глазами. Не похоже, что ей здесь плохо живется, но одиноко – это точно. За нами никто не следит, никто не стоит над душой, как я боялась. Я рассказываю Ба о том, что теперь умею лазать по скалам и немножко – драться. Она ничего не понимает, конечно, но ей приятно, что я просто что-то говорю. Дома я часто читала ей, надеясь увидеть отблеск понимания в глазах, но потом смирилась с тем, что Ба абсолютно не важно, что именно я говорю. Она немного реагирует на смену интонации, на эмоции в голосе, но не более. Так что рассказываю я скорее для самой себя, просто чтобы не молчать.

Мне разрешают побыть с ней пару часов, а потом забирают назад в Центр. Если путь к Ба был скучным, то обратный – просто невыносим. Я приезжаю как раз к обеду. Сегодня многие ездили к семьям, но большинству не разрешили зайти домой, позволили только встретиться в больнице. А еще я – единственная, чей разговор с Ба не слушал охранник. Они боятся, что мы расскажем родственникам лишнего.

– Мама так плакала, – говорит Ната, – но зато ей разрешили приходить ко мне на работу в больницу.

– А ты? Как встреча? – спрашиваю я Гарри. Тот поднимает на меня раздраженный взгляд.

– Я никуда не ездил. Мне не к кому.

– О… извини. Я не знала.

– Перестань, давай без этого, – но я вижу, что он весь на нервах от этого напоминания. Должно быть, рос в приюте. А я даже не спросила у него ни разу, хотя рассказывала о своей семье и даже об Артуре. Внезапно я догадываюсь, откуда он знает Лизу: наверняка она тоже сирота и выросла в приюте. Мне хочется напомнить Гарри, что мои родители вообще-то тоже умерли, но я тактично помалкиваю. Тяжело, наверное, быть абсолютно одному в целом свете, когда даже не с кем ждать редкой встречи.

Послеобеденная тренировка – в «Уране», в комнате, где мы еще не были. Ее называют галереей – я сначала подумала, что придется на картины смотреть. Но это тир. Комната длинная, узкая; толстые стены обиты чем-то вроде резины, на дальней от нас – мишени в виде человеческих силуэтов и обычные, круглые. На входе мне, Гарри и Адаму выдают наушники и очки с желтыми стеклами. Я оружия в руках не держала, но надеюсь, что сейчас у меня проснутся невиданные способности.