Array Антология - Стимпанк! (сборник)

– Так точно. Абсолютно уверена, капитан.

– Но вы не можете этого доказать.

– Отпечатков Ненормального Нормана нет ни на одном из мест преступления.

– И о чем это говорит? – встрял детектив Уилкинс. – Может, он надел перчатки! Об этом вы не подумали, констебль Этрейо?

Департамент захохотал. Этрейо почувствовала, как щеки вспыхнули. Она с трудом проглотила ком убийственной ярости.

– Тогда были бы смазанные отпечатки. Я ничего подобного не нашла.

Детектив Уилкинс пренебрежительно фыркнул.

– Все это не имеет никакого значения. Норман во всем признался.

– Да, признался, – вздохнула капитан Ландазон. – Признался, предстал перед судом и был признан виновным. Не наше дело критиковать вердикт. Мы стоим на страже закона, а не управляем им. Вам это ясно, констебль Этрейо? Я больше не желаю слушать эти ваши безумные теории. Дело закрыто.

Уилкинс сотоварищи победно взревели. Какое им, в конце концов, дело, если невинный человек отправится на эшафот? Репутация и слава – вот что действительно важно. Пусть ржут сколько угодно: Этрейо знала, что права. Однако права ты или нет, беднягу Нормана это не спасет. А вот доказательство правоты – может.

Но кроме чертовых отпечатков у нее ничего нет – ничегошеньки!

Как вы могли догадаться по внезапному демаршу Этрейо против детектива Уилкинса, она следила за ходом расследования с тех самых пор, как было зарегистрировано первое убийство. Неофициально изучала места преступлений, тела жертв и отчеты Уилкинса. Детектив, может, и ублюдок, но отчеты составляет вполне профессионально, что есть, то есть. Разумеется, он не придерживался протокола Бертийо по описанию места происшествия, не делал ни зарисовок, ни фотографий улик и не снимал отпечатков, но осмотр производил тщательный и свидетелей добросовестно опрашивал. Этрейо казалось, что теперь она знает дело не хуже самого Уилкинса. На самом деле даже лучше, так как опирается на факты, в то время как он – только на свое экспертное мнение. А в детективной работе, как считал Бертийо, мнениям места нет.

Она снова и снова штудировала папку с делом – сотни раз кряду, и Норман решительно из него выпадал. Она понимала: ответ на вопрос, кто настоящий убийца, скрывается там, среди бумажек, среди собранных следствием данных, но как ни билась, не могла его отыскать. Значит, Нормана повесят. Она навестила его в камере – сломленный, плачущий, отчаявшийся старик. Он напомнил ей дедушку. Тот тоже умер – потому что у родственников не было денег на лекарства.

Странное дело этот Калифский Душитель. Четыре убийства и ни одного свидетеля. И это при том, что три из них произошли средь бела дня, когда свидетелей, по логике вещей, должно быть навалом. Как убийца мог подобраться к жертвам и не попасться никому на глаза? В случае с гувернером его подопечные в момент преступления были в соседней комнате, раскрашивали картинки, и не видали и не слыхали ровным счетом ничего. В случае с адвокатом попасть в комнату, где произошло убийство, можно было только через дверь, запертую изнутри, – и никаких подтверждений тому, что туда проникли через окно.

Ну, и никаких очевидных мотивов, конечно. Ничтожность украденного исключала жажду наживы как мотив, особенно ввиду того, что все пропавшие вещи уже нашли. Душитель даже не попытался сбыть их. Детектив Уилкинс не сумел обнаружить никакой связи между жертвами – и кравшаяся по его следам Этрейо тоже ничего не нашла. А между тем Бертийо учил, что мотив есть всегда.

Преступник, писал он, просто не может остаться полностью незамеченным. Он всегда оставляет следы, а отпечатки пальцев – его личная подпись. Этрейо обнюхала все места преступлений на предмет отпечатков. Отсеяв тайно собранные в свое время отпечатки коллег, она осталась буквально с несколькими неопознанными. Эти неопознанные образцы повторялись каждый раз. Никому из следственной группы они не принадлежали, и Этрейо знала: они принадлежат убийце. Но к тому, кто же он такой, это не приблизило ее ни на йоту.

Эх, жаль, что констебль Этрейо не может посоветоваться с мсье Бертийо лично: он за тысячи миль отсюда, в далеком Безаре, а на гелиограмму у нее денег в любом случае нет. Удрученная Этрейо поплелась в участок – писать отчет по смене и переодеваться. Пора домой.

Но куда это она? Нет, определенно в участок. Вот она уже стоит перед дверями морга и тщательно мажет у себя под носом лавандовой помадой. Неважно, сколько раз она уже бывала по ту сторону этих дверей – к запаху привыкнуть никак не выходит… гниющее мясо, негашеная известь, свернувшаяся кровь. Помада не может совсем его заглушить, но хоть чуть-чуть уменьшает убойную силу.

Мысленно опустив забрало, Этрейо толкнула тяжелую дубовую дверь и очутилась в спрятанной за ней белой кафельной комнате.

В этот поздний час в морге было тихо и почти темно. Мраморные столы стояли пустые. Свежевымытый пол поблескивал, скользкий и влажный, у нее под ногами. В дальнем конце комнаты за столом доктор Кадл ужинала пончиком и писала ежедневный отчет. Шаги звучали ужасно громко, пока констебль шла мимо единственного занятого стола, мимо цинкового корыта, где моют тела, мимо слегка запятнанных красным весов, где взвешивают органы. Сейчас, чисто вымытый на ночь, морг казался спокойным и мирным – как больница. В более деловое время суток он больше походил на бойню.

– Мне надо писать отчет, – сварливо сообщила доктор Кадл. – Поэтому я торчу здесь на ночь глядя. А тебе полагается драть сейчас глотку в «Навте».

В систему Бертийо доктор Кадл тоже не верила – в основном потому, что та требовала невероятно подробной аутопсии, а доктор была категорически против всего, что могло увеличить ее рабочую нагрузку. Но Этрейо ей нравилась, она ее даже баловала.

– Откуда ты знаешь?

– Я знаю все. – Едва ли доктор когда-нибудь вообще покидала морг, но знала действительно все и обо всех. – Не дразни нашего Мистера Неотразимость. Он болван. Его день еще придет.

– На нем будет смерть невинного человека.

– Не думаю, что она будет стоить ему хоть минуты спокойного сна.

– Это неправильно.

– Пойдем. – Кадл встала. – У меня есть что тебе показать.

– Что там у тебя? – заинтересовалась Этрейо, послушно плетясь следом.

– Увидишь, – отозвалась та, открывая дверь в холодильник. – Оставь дверь открытой, ладно? Тут жуткая холодрыга, а я, кажется, простужаюсь.

В холодильнике действительно стояла жуткая холодрыга, но его обитатели, очевидно, ничего не имели против. Констебль Этрейо передернулась – не от холода, а потому что у нее живое воображение. Так легко представить себя лежащей на одной из этих ледяных колод… темная кожа вымерзла до белизны, плоть тверда, как камень. Она быстренько стерла картинку и посмотрела, наконец, на тело, с которого только что сняла простыню доктор Кадл.