Дин Кунц - Город (сборник)

– Летучая, – повторил я и подумал, что это слово подходит к этой женщине ничуть не меньше, чем к химическому веществу, которое унюхал мистер Иошиока. – Вы уверены, что запах шел из квартиры 6-В?

– Прошлым вечером я поднялся на шестой этаж и принюхался. – Его кожа не была такой черной, как моя, и не скрыла румянец. Не знаю, что его смутило: признание, что он подглядывал за соседкой, или тревога, что я приму его за паникера. – Запах шел от ее двери.

– Вы сказали мистеру Смоллеру?

– Я решил дождаться, случится ли это в третий раз, этим вечером. Но несколько минут тому назад, придя с работы, я обнаружил вот это на своей кухне.

Из кармана он достал четыре части фотографии, сделанной «Полароидом». Протянул их мне, но я мог и не складывать их вместе, чтобы понять, что изображено на фотографии: шестипанельная шелковая ширма с двумя играющими тиграми.

– Эти части фотографии лежали одна на другой на моей разделочной доске, пришпиленные к ним ножом, взятым из ящика на моей кухне. – Я вернул разрезанную ножницами фотографию, и его рука тряслась, когда он брал ее четвертушки. – Я уверен, это угроза. Меня предупредили, что нельзя приближаться к ее двери… или жаловаться на запах.

– Думаете, Ева Адамс видела, как вы подходили к ее двери?

– Я не знаю, что и думать.

– Как проникла она в вашу квартиру с «Полароидом»?

– Действительно, как? – Рука по-прежнему тряслась, когда он убирал разрезанную фотографию в карман пиджака.

– Ваша дверь запирается?

– Да. Так же, как и твоя, на два врезных замка. – Он собрался сказать что-то еще, но сначала оглядел комнату, пристально посмотрел на одно из окон, выходящих на улицу, на свою правую руку, на ладонь, на тыльную сторону, на тонкие ухоженные пальцы, и только тогда продолжил: – Я пришел сказать, что намерен держаться подальше от этой женщины и не давать ей повода злиться. Я уверен, что тебе следует поступить так же, ради себя самого и твоей матери.

Я вспомнил голос: « Я люблю резать. Ты веришь, что я люблю резать? »

– Что такое? – спросил мистер Иошиока.

– Я рассказал вам не все об этой женщине.

– Да, я знаю.

– Правда? – удивился я. – Откуда?

– Как называют лицо хорошего игрока в покер?

– Покерное лицо, – ответил я.

– Да, полагаю, это правильно. У тебя не такое лицо. Я понятия не имею, что ты скрывал, но точно знал, что скрывал.

– Она угрожала мне ножом, – признался я после короткой паузы.

Я подумал, что его это поразило, но точно сказать не могу, поскольку у него лицо как раз было покерное.

– Где это произошло?

– Здесь, в этой квартире. Помните, я говорил, что она может появляться, как по волшебству, там, где мгновением раньше ее не было.

– Почему она угрожала тебе ножом?

Я откашлялся, вытер нос рукавом, хотя необходимости в этом не было, потом сцепил пальцы, хрустнул костяшками и лишь после этого ответил:

– Видите ли, она оставила открытой дверь в квартиру 6-В, и я прошелся по всем комнатам.

Даже на покерном лице отразился тот факт, что мое любопытство он счел непристойным.

– Почему ты это сделал?

Я чувствовал, что еще не готов рассказать ему о сне, в котором видел Фиону задушенной и мертвой.

– Не знаю. Она… другая. Может… я влюбился в нее. С первого взгляда.

Он смотрел прямо на меня, но мне удалось не отвести глаз.

– На сегодня достаточно, – прервал он затянувшуюся паузу. – Нам всем есть что сказать, только в самый подходящий, на наш взгляд, для этого момент.

Я подумывал над тем, чтобы сказать больше, но лишь пожал плечами и уставился на свои ноги, словно они чем-то зачаровали меня, скажем, могли ни с того ни с сего пуститься в пляс.

Мистер Иошиока вздохнул.

– Я не буду высовываться, Иона Керк. Я привык жить, не поднимая шума. Я не позволяю себе проявлять любопытство… сталкиваясь с такими женщинами, как мисс Ева Адамс. Не высовываться. Не высовываться. Мне не нужен свет прожекторов. Я предпочитаю тени, покой, уединение. Я не хочу, чтобы меня замечали. Если человек невидим для остальных, ему не завидуют, он не вызывает злости или подозрений. Чуть ли не полная невидимость – я рекомендую такой образ жизни.

– Вы думаете, Ева Адамс и впрямь может вас убить?

Хотя его руки тряслись гораздо меньше, чем в тот момент, когда он убирал разрезанную фотографию, тревога в нем оставалась, и от смущения он не смотрел на меня.

– Смерть – не самое страшное. Не думаю, что надо мной нависла угроза. Но вот ширма с тиграми точно в опасности. Я не могу ею рисковать. Она слишком ценная.

– Ценная? Но разве вы не говорили, что это копия – не оригинал?

– Она более ценная, чем оригинал.

– Как такое может быть? Если, конечно, это не антикварная вещь.

Подняв голову, мистер Иошиока встретился со мной взглядом. Казалось, хотел поделиться со мной чем-то важным, но передумал.

– Я пришел лишь для того, чтобы предупредить тебя.

Он вышел в коридор, тихонько закрыл за собой дверь.

Удаляющихся шагов я не услышал.

– Иона Керк? – позвал мистер Иошиока через дверь.

– Да?

– Запри дверь на оба замка.

– Хорошо, – и я запер.

Прижавшись ухом к двери, вслушиваясь в удаляющиеся шаги портного, я думал, что его смущение, возможно, вызвано недостатком смелости, решимостью не высовываться, оставаться максимально невидимым. Такое предположение опечалило меня. Даже больше, чем опечалило.

В те дни, если ты, будучи американцем, принадлежал, как мистер Иошиока, к этнической группе, чья прежняя родина в не таком уж далеком прошлом участвовала в войне и проиграла, или ты относился к людям, которые лишь недавно начали отходить от столетия сегрегации, которому предшествовало многовековое рабство, то герои фильмов и книг не имели с тобой ничего общего. Мы верили персонажам, созданным Джоном Уэйном, восхищались благородством и человечностью, с которыми он играл героических личностей. Мы понимали, что честь, цельность и мужество – неотъемлемые составляющие созданного им образа, и мы тоже их ценили, но не могли представить себя на месте Джона Уэйна или увидеть его на нашем месте. Да, конечно, был в те дни и Сидни Пуатье, но он по большей части играл в либеральных фильмах, затрагивающих творящуюся несправедливость, а не боролся и не побеждал плохишей. Тогда как мы идеальным героем видели борца с плохишами. Биллу Кросби в телесериале «Я шпион» доставало силы и напора, чтобы плохиши пожалели о том, что ступили на кривую дорожку, сойдя с пути истинного, но проделывал он все это с юмором, легко и непринужденно, и ты никогда не чувствовал, что он шел на риск, а потому не нуждался в смелости. Для моего поколения черных были две разновидности героев: спортивные звезды, которые прорывались через расовые барьеры, и знаменитые музыканты. Ни первые, ни вторые не дрались со злодеями и не пристреливали их в процессе своей профессиональной деятельности. Когда речь заходила об этнических иконах героизма в масс-культуре, у мистера Иошиоки примеров для подражания было гораздо меньше, чем у меня. Спортивные звезды с японскими корнями в те дни отсутствовали напрочь, и единственным японским певцом, попавшим в хит-парады Америки, стал Кю Сакамото [29], чья песня «Сукияки» поднялась на первую строчку в 1963 году, хотя пел он на японском.