Макс Фрай - Мастер ветров и закатов

– Вот и прекрасно. Именно этого я и добиваюсь. Не то чтобы мне потребовалось рассориться персонально с леди Меламори; впрочем, по моему опыту, несколько дней спустя ей надоест сердиться на человека, убить которого в порыве справедливого негодования довольно затруднительно, и она сама как-нибудь придумает мне подходящее оправдание. Но вообще репутация бесчеловечного монстра мне бы сейчас совсем не помешала! По моим наблюдениям, чем хуже думают о тебе люди, тем реже они вынуждают тебя подтверждать их опасения делом. В этом смысле, моя скверная репутация – залог спокойствия Соединенного Королевства. И моего личного заодно. Но зарабатывать ее по-настоящему неприглядными поступками я, разумеется, не могу. Ты со своей одушевленной иллюзией, по правде сказать, очень меня выручил. Все знают, что ты не только живая легенда и великий герой, по слухам, не то спасший Мир от невесть чего, не то, напротив, чуть было не погубивший его окончательно, но и мой друг. И если весь город, включая придворных Его Величества, будет судачить о том, как я заставил тебя побегать из-за пустяковой, в сущности, бумаги, число желающих сесть мне на голову несколько сократится. Или хотя бы перестанет стремительно возрастать. Что тоже неплохо.

– Да, идея отличная. Но боюсь, когда горожане наконец увидят Базилио, они поймут, что ты просто милосердно пытался спасти их задницы, – усмехнулся я.

– Он правда настолько ужасен?

– Кошки и леди Меламори считают, что прекрасней Базилио нет существа в этом Мире. А на мой вкус, хуже и выдумать трудно. Представь: голова индюка с круглыми глазищами, рыбья туша в чешуе, лисий хвост. И человеческие ноги, чтобы мало не показалось. Ну, правда, длинные и стройные. Но это совершенно не спасает ситуацию в целом. Что, кстати, обидно, потому что более деликатного существа я в жизни не встречал. И с головой там все в порядке. Нынче днем я застукал в своей гостиной Мелифаро, который пытал нашу иллюзию какими-то задачками для вундеркиндов. И представь себе, Базилио щелкает их, как орехи. Ума не приложу, как он будет жить дальше. Добросердечным умникам и в человеческой шкуре среди людей обычно несладко, а каково среди нас чудовищу, от которого все шарахаются?

– Иногда выглядеть чудовищем – это как раз спасение, – заметил Шурф. – Ладно, завтра же приду на него посмотреть. Около полудня не слишком рано?

– Не слишком, наверное. Хотя какое время теперь считать полуднем – отдельный смешной вопрос… Слушай, а ведь если так и дальше пойдет, скоро станет принято договариваться: «Встретимся сразу после четвертого заката». Вчера их было девять, а сегодня – целых одиннадцать, если я ничего не пропустил.

– Поскольку эти закаты случаются не в какое-то определенное время, а когда придется, новым дополнительным ориентиром во времени они вряд ли сделаются. Ну и в любом случае все это, как я понимаю, ненадолго. На годы не растянется.

– На годы не растянется, – повторил я. – И вряд ли это будет моя заслуга. Вообще не представляю, как договариваться с человеком, которому нравится плясать на облаках, пока по улице несется созданный им ветер с рыбьей головой…

– Ветер с рыбьей головой? Это как? – изумился Шурф.

– Невозможно пересказать, – вздохнул я. – Как, собственно, всякий сон. Обычное дело: для самого важного в языке нет слов, а все остальное звучит как нелепица. Ну, может быть, тебе повезет, и наш гениальный сновидец любезно повторит этот трюк прямо под твоими окнами. А рыба-ветер, пролетевшая мимо нас, по свидетельству Нумминориха, утопилась в Хуроне. Ну или, напротив, обрела там дом и теперь счастливо живет под корягой, кто ее знает. На самом деле неважно. Важно, что я примерно представляю, как сейчас себя чувствует создатель всех этих чудес. Он может все, переделывает реальность по своему вкусу, командует ветрами и закатами, развлекается на полную катушку, скачет по небесам, срывает аплодисменты и наверняка беспокоится лишь о том, как бы расширить свою аудиторию. Глупо же ограничиваться одним-единственным городом, когда ты практически сам Господь Бог, взбалмошный и добродушный. И наверняка амбициозный, как и положено большому художнику. Ты, кстати, не знаешь, как обстоят дела с закатами в других городах Соединенного Королевства? А в соседних странах? И на дальних материках? Жаль, мне раньше не пришло в голову разузнать. Хотя понятия не имею, какая польза от подобного знания. Но бескорыстное любопытство пока никто не отменял.

– Совершенно верно. Я задался тем же вопросом еще вчера. И согласно собранным мною сведениям, удивительные природные явления, которым мы стали свидетелями, пока можно наблюдать только в Ехо. Но это как раз понятно. Человеку крайне редко снится весь Мир сразу. Как правило, внимание сновидца способно вместить сравнительно небольшой фрагмент зримого пространства. Если исключения и встречаются, то не как следствие счастливой случайности, а в результате долгой целенаправленной работы.

– Вот совершенно не удивлюсь, если все, что сейчас творится в Ехо, и есть следствие такой работы. Творческий итог долгой жизни, посвященной сладким снам. Прощальная гастроль.

– Вряд ли. Серьезные мастера сновидений обычно иначе развлекаются, да и масштабы у них другие. Во всей этой избыточной красоте слишком много простодушного восторга, свойственного скорее новичкам. Но если ты угадал, тем лучше. Тогда и спасать никого не надо. Мастер сам разберется, какие ему видеть сны, что делать со своей жизнью и когда умирать. А больше никого его дела не касаются.

– Меня касаются, – твердо сказал я. – Мастер он там или нет, а я видел, как он скачет по облакам. И все остальное: оранжевое небо, ночную радугу, дурацкий ветерок с рыбьей башкой… И знаешь что? Я по-прежнему не особенно в него верю. Если завтра выяснится, что всю эту красоту устроил Джуффин, чтобы меня развлечь и заодно чему-нибудь этакому хитроумному научить, я первым заору: «Так и знал!» Но все равно плевать. Что бы я обо всем этом ни думал, а допустить его гибели уже не могу. Очень странное, знаешь, чувство – как будто мне надо спасать собственную жизнь. Хотя это, конечно, совершенно не так. В смысле, я вовсе не вообразил, будто помру в один день и час с этим неизвестным художником…

– Художником?

– Ты бы на моем месте сказал «поэтом». Неважно. Важно, что я собираюсь бороться за его жизнь как за свою. Потому что она и есть моя – в каком-то смысле бесконечно далеком от здравого… Нет, не могу объяснить.

Шурф посмотрел на меня очень внимательно. Не то как на редкую книжку, не то как на очередную одушевленную иллюзию, не то просто как на полного идиота. Но спросил, как совершенно нормального человека:

– Я могу тебе чем-то помочь?