Надежда Попова - Пастырь добрый

– Птиц нет… – одними губами проронил Бруно, тоже ступив следом; его шаги прозвучали громко, точно по битому стеклу, и Курт невольно поморщился. – Они первые должны бы были поселиться…

– Словом, имеем в виду, что здесь всё не так, – оборвал он, сделав еще один шаг, и кивнул вперед: – Начинаем с начала. С крайнего дома и дальше.

– Думаешь, в одном из них…

– Не думаю, – согласился Курт, не дослушав. – Однако ad imperatum [161]полагается проверить, ибо, когда меня после спросят, осмотрел ли я все и уверен ли, что в одном из них под столом не спрятался ведьминский consilium [162], я должен с чистой совестью сказать «да». Посему – вперед.

– Вперед так вперед… – тяжело вздохнул подопечный, с неохотой трогаясь с места.

Трава под ногами, шепча и крошась, смешивалась с обезвоженной землей, оседая пылью на сапогах и поднимаясь мелкими облачками до самых колен; засохший куст неведомо чего у стены ближайшего домика был серым и присыпанным земляным порошком, как и сама стена, и еще два толстых столба напротив, и ствол дерева подле крыльца. Дверь распахнулась легко, без скрипа, открыв взгляду крохотную комнатку, такую же пропыленную и тусклую; на столе в огромной деревянной миске покоился высохший кочан капусты, съежившийся и ставший похожим на оторванную голову лохматой грязной кошки. Опрокинутый набок табурет лежал у окна, распахнутого настежь; в окно виделись верхушки еще трех столбов у соседнего двора.

– Infernus et os vulvae, et terra quae non satiatur aqua, ignis vero numquam dicit «sufficit » [163]… – проронил Бруно, понизив голос до шепота; он поморщился. – Здесь, похоже, с красивостями не возились. Ставили, где придется, по всей деревне.

– Лет восемьдесят, ты сказал, назад… – произнес Курт медленно и прошелся по комнате, осторожно проведя пальцами по столу, поднял и поставил на ножки упавший табурет и выглянул в окно, упершись ладонью в подоконник. – Кустарник под окнами… грядки… Утварь в доме… Попади я сюда, не зная об этом месте ничего, я бы сказал, что всему этому – года два. Дерево рамы не сгнило, не рассохлось… И куст – заметь, посажен человеческими руками. Стало быть, еще с тех времен. А коли уж он не растет больше, должен был уже рассыпаться в прах.

– Быть может, это дом, где после тех событий поселились? – неуверенно предположил Бруно. – Ну, те семьи…

– Которые без вести пропали? – уточнил Курт и, не услышав, как и ожидал, ответа, высунулся в окно по пояс. – Нет. У соседних домов – все то же самое, насколько мне видно из-за оград. Что-то тут братья-конгрегаты намудрили в свое время… Может статься, место – проклято.

– В каком смысле?

– В буквальном, – пожал плечами он, распрямляясь и отряхивая перчатку от пыли. – Возможно, кто-то оказался на костре справедливо и перед смертью успел что-нибудь такое сказать. А может, все, что здесь совершилось, – очередной случай из нашего неприглядного прошлого, и все до единого, погибшие здесь, de facto являются невинно убиенными. Что они говорили перед смертью, можно допустить безошибочно. Знаешь, что такое коллективное проклятье?

– Догадываюсь… Ты до сих пор полагаешь, что есть смысл обшаривать все дома?

– Надо, – вздохнул Курт, направляясь к двери. – Разумеется, я не думаю, что мы сумеем обыскать всё, но первый беглый взгляд кинуть надо; зато будем знать, откуда на нас не выскочит компания арбалетчиков или вот таких вот «кровавых шутов». И вообще, исследование местности перед тем, как лезть в потасовку, еще никому не повредило. Идем дальше.

– Я так понимаю из твоих слов, – не скоро заговорил Бруно, брезгливо обходя попавшийся по дороге одинокий столб, застывший напротив вот уже пятого осмотренного ими жилища, – что найти этого Бернхарда ты таким образом не надеешься. Верно?

– Верно. – Курт остановился, бросив взгляд влево, на ряды пустых безмолвных домов, и зашагал к крыльцу следующего. – Я не думаю, что он вот так сидит и ждет, пока мы войдем в дверь. Если он знает, что мы здесь, – он сам выйдет, когда захочет, и раньше мы его не найдем.

– А если не знает?

– Тогда найдем, – отозвался он. – Но я бы не особенно надеялся на то, что мы застанем его врасплох.

– Иными словами, мы ходим по этой деревне, чтобы его на себя прикормить? – покривился подопечный, и Курт изобразил широкую улыбку, ободряюще хлопнув его по плечу:

– За что тебя всегда ценил? За догадливость…

– Ты слышал? – вдруг проронил тот негромко, схватив его за локоть и не дав пройти дальше.

Курт встал на месте, умолкнув и замерев, чувствуя, как по телу от макушки медленно начинает разбегаться студеная дрожь – шуршание пыли и песчинок под подошвами стихло вместе с их шагами, и до слуха успел докатиться до сих пор заглушаемый ими шепот.

– Ты слышал это? – все так же беззвучно повторил Бруно, с надеждой предположив: – Это ветер?

– Здесь нет ветра… Тихо, – одернул Курт, по-прежнему не сходя с места и вслушиваясь в сухой воздух вокруг.

Окрест царила тишина – как и прежде, не нарушаемая ничем, кроме их собственного дыхания и стука крови в висках.

– Померещилось, – неуверенно проговорил подопечный и вдруг подпрыгнул, точно укушенный змеей кот, когда рядом, словно за самой спиною, вновь рассыпался шепот с едва слышимыми, неразличимыми словами.

– Что что за хрень?.. – прошептал Бруно, озираясь затравленно и напряженно; Курт бросил взгляд вокруг, видя лишь пустоту мертвых улиц и дворов за каменными низкими оградами. – Откуда это?..

– Ты вот это для чего у меня спрашиваешь? – недовольно отозвался он, сжав на прикладе вскинутого арбалета внезапно похолодевшие пальцы. – Всерьез полагаешь, что я смогу тебе ответить?

– Ветер?.. – снова шепнул помощник растерянно; Курт обернулся.

Чуть подрагивающая рука Бруно замерла, указуя в сторону, где вдоль улицы, перекатываясь едва видимыми клубами, точно февральская поземка, прошелестела пыль, гонимая неощутимым дуновением. Курт невольно сделал шаг назад, отступив от уже улегшегося сухого облачка, чувствуя кожей щек, как и четверть часа назад, лишь неподвижный воздух.

– Ветра здесь нет, – повторил он, четко выговаривая слова, и вздрогнул, когда серая поземка шелохнулась у ограды дома за спиной подопечного, всего в трех шагах, и все тот же шепот, летящий, казалось, со всех сторон, прозвучал вновь.

– Мне это не нравится, – заметил Бруно, попятившись; Курт покривился:

– А я, знаешь, в восторге…

– В любой другой ситуации я бы сказал «ноги в руки», однако ведь, не для того же мы сюда пришли… Что будем делать?

Ответа у Курта не было, как не осталось времени и придумать его – над головой, перекрывая все нарастающий, все ближе слышащийся шепот невидимых губ, пронесся, сокрушая и дробя воздух на части, удар колокола – низкий, долгий и словно бы соскальзывающий куда-то в сторону, как оступившийся канатоходец. Звук расползся вокруг, точно чернильное пятно по сухому льняному полотну, заполнив собою все, проникая в каждую щель, в каждый нерв, в душу…