Диана Джонс - Рыцарь на золотом коне

– Тогда – да, – кивнула Полли. – Но потом он старался освободиться, я точно знаю, да я ему помешала.

– Это я сообразила, – ответила бабушка. – Когда он приходил во второй раз, Трюфля прыгнула ему на колени. Лило как из ведра, а он уезжал в Австралию. Меня в тот день скрутил радикулит.

«Ой», – подумала Полли. Бабушка никогда не распространялась насчет радикулита и погоды, только если хотела отвлечь собеседника от чего-то другого. Конечно хотела. В тот День спорта мистер Лерой все-таки добрался до бабушки, а этого Полли и боялась. Она откинулась на спинку стула и пристально посмотрела на бабушку.

– Бабушка, давай начистоту. Что ты сделала? – Отказала ему от дома, – сказала бабушка. – Хоть до утра на меня гляди, Полли, а я поступила правильно, и ты сама это знаешь! Тебе едва-едва исполнилось четырнадцать, ты ему в рот смотрела, хвостиком за ним увивалась, а он взрослый мужчина, ну куда это годится? У тебя своя жизнь, Полли. Даже если бы он был тем, чем казался, а не Ее добычей, все равно это никуда не годится. Так я ему и сказала. Ну и он понял. По-моему, раньше ему это просто в голову не приходило.

Полли вздохнула.

– Да, наверное, ты поступила правильно… только зря ты это сделала, бабушка! Из-за этого… поэтому я… Ладно, неважно. А он?

– Сначала онемел, а потом сказал, мол, он тебя эксплуатировал и никогда себе этого не простит, – ответила бабушка.

– Эксплуатировал?

«Неожиданное слово, – подумала Полли. – Неприятное».

– Вот я тебе рассказала, красотка моя, что я сделала, – отчеканила бабушка. – А что сделала ты?

– Я взяла ту картину, «Болиголов в огне»… – начала Полли, заливаясь линялой хлоркой стыда оттого, что приходится признаваться в таком даже бабушке.

И рассказала обо всем, что тогда сделала. Но едва она перешла к той части, где колдовство удалось и она увидела Тома с Лаурелью, как бабушка, тихонько скрипнув суставами, поднялась и взяла Трюфлю на руки.

– Смотри-ка, ловко эти, из Того Дома, пролезли тебе в голову, – заметила она. – Мне всегда было интересно про ту картину, но я никогда толком к ней не присматривалась. Пойдем-ка, Полли, и поглядим на нее прямо сейчас.

Она зашагала по лестнице в комнату Полли, а Полли зашагала следом, обе преисполненные такой решимости, что только бравурного марша не хватало.

– Снимай, – приказала бабушка, обеими руками держа Трюфлю, и указала подбородком на «Болиголов в огне».

Полли бережно сняла картину с крюка и положила на кровать. При этом следила за Трюфлей почище бабушки, но Трюфля смирно сидела у бабушки на руках, ничуть не испуганная. Эта картина, похоже, никого не могла испугать. Большая увеличенная цветная фотография, довольно занятная, но по-прежнему полностью лишенная таинственности, которую видела в ней Полли, когда была маленькая.

– Никогда не понимала, – проговорила Полли, – почему ее не пытались забрать.

– Насколько я могу судить, не могли, – отозвалась бабушка. – Наверное, подарить ее тебе было в его власти, вот он и подарил. Мне показалось, картон позади открепляется. Сними-ка его, только осторожно.

Полли перевернула картину – стало видно машинописную этикетку, где значилось: «Болиголов в огне», и больше ничего, – и ослабила большие металлические защелки, которыми стекло крепилось к картине, а картина к толстому картону. Приподняла картон.

– Ого.

Внутри, между картоном и обратной стороной картины, лежала прядь волос, светлых и слегка волнистых. Примерно как у мальчика на украденной фотографии.

– Обайская Кипта, – проговорила Полли. – Он ломал себе голову, что это такое. А она все это время была у меня. – И робко дотронулась до волос пальцем.

Завиток, которого она коснулась, тут же рассыпался в пыль. Полли отдернула палец.

– Не смей! – прикрикнула на нее бабушка. – Пускай себе лежит. Может, чары ты и снимешь, но и его убьешь заодно, а это уже лишнее. Повесь картину на место и пойдем выпьем еще чайку.

Спустившись вниз, в пахнущую печеньем кухню, где понемногу темнело и часы от этого тикали громче, Полли отхлебнула свежезаваренного чаю и спросила:

– Бабушка, ты хотя бы отдаленно представляешь, что мне делать?

– Возможно, – протянула бабушка. – Перечитай-ка мне заклятие из второй песни.

– Какое еще заклятие? – удивилась Полли. – Чудачка, – сказала бабушка. – Отрывок, который так и выпирает. Дай сюда. Я его найду. Там в целом понятно. – Она взяла книгу и откинулась на спинку стула, чтобы разглядеть мелкий шрифт дальнозоркими старческими глазами. – Ну-ка, ну-ка… Эх, знала бы я его в твои годы…

Вот тебе, пожалуйста! Пара пустяков! Где у нас ближайший перекресток трех дорог, а? У Майлс-Кросс!

– Как? Мне идти на станцию?! – растерялась Полли.

– Куда же еще? – сказала бабушка. – И время указано – около полуночи. Но я бы на твоем месте пришла к одиннадцати. Мало ли что у них там с часами.

Бабушка говорила так уверенно, что Полли взяла у нее книгу и дочитала балладу до конца. Да, указания там давались четкие и подробные – если считать их указаниями.

– Будет три компании – так здесь говорится, – и он окажется в последней. Не гнедой, не вороной, а белый. Ты уверена?

– Ну, я бы сказала, тебе надо глядеть в оба. Времена нынче другие, все может быть иначе.

– А потом, получается, вцепиться и не отпускать, чем бы меня ни запугивали, – проговорила Полли. – Как Дженет. Только, по-моему, тут тоже все будет иначе.

– Она сдюжила, значит и ты сдюжишь, – усмехнулась бабушка. – Должна сказать, эта Дженет мне по нраву, хотя ничего неожиданного она не совершила.

На миг она умолкла, сидя очень прямо, и громко тикали часы в полутемной кухне. Полли различала лишь белые очертания бабушкиного лица, и больше ничего. Вдруг ей пришло в голову, что теперь она точно знает, какой была бабушка в молодости, знает словно бы из первых рук, а не по фотографиям.

– Завидую я ей, – добавила бабушка.

– О чем ты? – спросила Полли.

– О твоем дедушке, – ответила бабушка. – Его ведь тоже звали Том. Да, нравится ей это имя. Жаль, ты не слышала его скрипку, Полли. Но она забрала его, когда подошел девятилетний срок. А я не знала никаких чар и ничего не смогла поделать. Осталась одна на всем белом свете, а Редж должен был вот-вот родиться.

– Ох…

Что тут скажешь? Это многое объясняло и в бабушкином характере, и, пожалуй, в характере Реджа. Полли сидела в темноте и думала о бабушке, как та все эти годы выбивается из сил, только бы ничего не забыть, – и у нее всплыло еще одно воспоминание. Ее собственные руки в шерстяных перчатках, осторожно вешающие маленькую овальную фотографию на место той, которую она решила украсть. Тот мальчик в старомодном костюме вполне мог быть ее дедушкой.