Андрей Прусаков - Я – утопленник

Архип сказал: в нашем мире сфинксы выглядят точно так же, как в мире живых. Я спросил: почему? Он ответил, что «навь древнеегипетская посильнее нашей будет», и потому увидеть их настоящий лик мы не можем, и это лучше для нас самих. И слава богу. Один факт, что они живые и могут говорить, вводил в священный трепет. Помню, Костик трепался, будто в глаза им долго смотреть нельзя или что-то в этом роде. Типа городские легенды. Я ведь в мистику не верил. Раньше.

Я огляделся. Ни машин, ни прохожих на застывшей в скудном электрическом свете набережной. В ста метрах, как метроном, тревожно считал секунды желтый светофор. Пора.

– Скажите, – я смотрел на каменную морду сфинкса с отколотым подбородком, не представляя, как он будет отвечать. Я кашлянул и произнес громче: – У меня есть шанс… стать живым? Пожалуйста… ответьте! Мне важно это знать, потому что…

Я заткнулся. Мне показалось, что сфинкс моргнул. Вот черт! Ладно, главное сказано. Я сосредоточился, как меня учил Архип, стараясь услышать нечто внутри себя. Не смотри на них – смотри внутрь себя, советовал утопленник. А может, он вообще пошутил? Архип может. Но не в этот раз!

– Кто спрашивает, знает ответ, – неожиданно раздалось в голове. Я вздрогнул и вскинул глаза. Каменные губы не шевелились, сфинкс сидел, неподвижно уставившись перед собой. Слова прозвучали отчетливо, а голос был удивительный, какой-то странной тональности. Не мужской и не женский. Спустя несколько секунд я осознал еще одно: сфинкс говорил по-русски. Да, если бы он говорил по-египетски, как бы я и Архип его поняли?

Чудеса… Но что значат эти слова? Ха-а, на то он и сфинкс, чтобы говорить загадками. Но мне не нужны загадки, мне нужен ответ. Бороться или… все бессмысленно?

Я ждал с минуту, но сфинкс молчал. Как, впрочем, и положено каменному зверю.

Вот дерьмо! Ведь знал же, догадывался, что так и будет! Зачем только тащился сюда? Египтяне чертовы! Львы недоделанные! Какой ответ я знаю? Какой?

Так. Надо успокоиться. Ведь Архипу-то они сказали. И он предупреждал, что ответы туманны. Тоже мне, оракулы! Нет чтобы прямо сказать и мозги не пудрить!

Ветер качнул фонарь, и на губах сфинкса появилась усмешка. И исчезла, прежде чем я успел понять, что это: игра теней или… Ладно, спрошу еще раз.

– Скажи! – я разозлился, и мой голос звучал уже без всякого почтения. К черту вежливость, ничего они мне не сделают! – Как мне стать живым?

Нева тихо плескалась у набережной. Наверное, это было единственным движением замершего в ожидании ответа городе. Я ждал. Ответа не было. Может, недостаточно сосредоточился? Ну, говорите, говорите же!

– Ты и есть живой, – прозвучало во мне. Больше я от сфинкса ничего не услышал.

…Время шло, приближая неизбежное, и миру было плевать на то, что со мной происходит. «И пусть, – думал я, в очередной раз спускаясь под воду, – пусть этот мир катится к черту, раз я ничего не могу сделать ни для него, ни для себя!»

Сегодня я не стал встречаться с Архипом, мне не хотелось видеться ни с Костей, ни с кем-либо еще. Я просто выплыл в Неву и отправился куда глаза глядят. Дно реки перестало удивлять, я привык к унылому однообразному пейзажу без ярких красок и света. Такой стала моя жизнь, и я уже не чувствовал себя здесь чужим. Даже рыбы больше не боялись меня, равнодушно проплывая мимо. Воспоминания о суше сопровождались рефлекторной дрожью: тело не желало выходить из воды, где подвергалось угрозе разрушения. Я не удивлялся. И не огорчался. Все к тому и идет. Энтропия, мать ее так…

Место, над которым я проплывал, невольно привлекло внимание. Бывают и на дне по-своему красивые места. Здесь было неглубоко, всего лишь несколько метров, вода прозрачная, а дно светлое, усеянное белым песком. Наверху солнечно, и падающие в воду лучи сделали ее золотисто-голубой. Кое-где со дна поднимались водоросли, между которыми шныряли проворные мальки. Я оказался в огромном аквариуме у доброго и заботливого хозяина…

Не желая тревожить красоту, я опустился на дно как можно осторожнее и, лежа на спине, смотрел, как солнце преломляется в воде, образуя на поверхности волн тысячи пляшущих игривых червячков… Слизень дал задание и пригрозил: если я его не выполню… Так, может, не ждать, а поплыть прямо к нему и плюнуть в бороду – пусть убивает. Или броситься под винты… Зачем мне такая жизнь? Но и такая смерть не прельщает.

Внезапный шум встряхнул меня. Вода всколыхнулась и разошлась изломанными кругами. Я увидел уродливое темное пятно и не сразу понял, что это человек. Кто-то с шумом бросился в воду и сейчас проплывал надо мной. Словно пробудившись ото сна, я заметил, что движения пловца вдруг стали вялыми и асинхронными. Он уже не плыл, а медленно погружался на дно.

Я ринулся навстречу и увидел пьяные, ничего не соображавшие глаза. Мужик тонет, но ничего не может сделать. Пропащая душа. О таких и говорила Анфиса.

Я быстро сотворил заклятье, схватил мужика за волосы и потащил за собой. Не на дно, а на поверхность. Выглянул. Его пьяные дружки ничего не замечали, разливая еще по одной на зеленой травке набережной. Вынести на берег? А как потом объяснить, откуда я взялся? На таком солнце моя защита утечет, как вода меж пальцев. К тому же я голый, а там женщины…

– Помогите! Тону! – истошно закричал я, высунув голову утопленника из воды. Компания всполошилась.

– Эй, Гриша, ты чего? – неуверенно спросил один из мужиков, явно не торопясь на помощь.

– Тону, идиоты! – еще пронзительнее заорал я и заболтал его безвольными руками. На этот раз проняло. Сразу двое бросились в реку, подплыли к этому Грише и потащили на берег, я же камнем ушел на дно.

Нет мне покоя!

Перепаханное грейдером дно стало другим, воронка, в которой любил сидеть Архип, исчезла. Это место изменилось, а ведь я почти привык к нему. Старый утопленник перебрался в район Новой Голландии, взяв с меня слово никому об этом не говорить. Пусть думают, что погиб. Зачем ему это надо, я не знал, чувствовал, правда, что неспроста. И ладно, у меня своих проблем хватает.

Срок, данный Водяным, истекает. Я должен притащить «живую душу» – или расстаться с тем, что у меня осталось вместо жизни.

Я не хочу этого делать. И не стану. Правда, сказать об этом Слизню в лицо у меня кишка тонка. Я признаюсь в этом без всякого стыда. С детства привык быть честным перед самим собой. Так проще жить. Всегда знаешь, на что ты способен, а на что нет.

Я боюсь и ненавижу Слизня, понимая, что мне с ним не справиться и что закона на него нет, кроме закона силы. И что? Просто ничего не делать, забиться в щелочку и прятаться до конца своих дней. Постыдно и низменно? Пусть. Но быть разорванным на части и сожранным толпой ублюдочных монстров тоже не собираюсь. Гордо идти на плаху – не для меня. Пусть лучше пристрелят при попытке к бегству. Я не герой, не Матросов и не Спартак. Я Слизня боюсь до дрожи. И Упыря боюсь.