Илья Мокров - Теория Чародейства

Толпа шумела. Им обоим уже приходилось бывать на торговых площадях, подворовывать, покупать, продавать. Они привыкли к шуму, но тут он был каким-то другим. Как будто на другом уровне. Это уже не был грязный рынок в богом забытой деревушке и даже не старый торговый квартал в поросшем мхом порту. Чистенькие вывески, приятные запахи различных трав, мяса, фруктов, цветастые ткани, побрякушки, всё так аккуратно, представительно и дорого. Крайне мало прилавков, за которыми не находилась бы лавка, куда можно зайти и поболтать с продавцом. Как будто они использовались исключительно как витрины или стенды для привлечения внимания. Где-то поодаль звучала музыка, едва пробиваясь сквозь людской гомон. Играли на флейте и на лютне, вроде как. Меррик любил музыку, любил мелодичные звуки певучих инструментов, которые буквально льются в уши. Элизабет всякие заунывные мелодии скорее усыпляли или раздражали. Она любила пошуметь, и когда вокруг неё шумели. Неугомонная девчонка, которая могла уйти из таверны или даже не заходить в неё, если там паршивая музыка.

Она топала по улице бодрыми шагами, в такт которым качалась коса за её спиной. В правой руке она время от времени игриво подбрасывала закупоренную бутылку рома. Рядом с ней, держа обеими руками ремни на плечах, тащил тяжёлую сумку юноша, голова которого была накрыта глухим капюшоном. Вокруг кишмя кишел разномастный народ. Друг от друга отличались всем, чем можно было: цветом волос, глаз и кожи, ростом, комплекцией, одеждой и обувью. Акарат регулярно посещали люди из-за моря, поэтому встретить тут можно было кого угодно, услышать разные языки, на которых активно бранились приезжие с местными, учуять уникальный букет запахов со всего мира. Да, пожалуй, здесь и был по крупицам собран весь остальной мир. Элизабет и раньше случалось бывать в портовых городах, но она всё равно с любопытством оглядывалась на некоторых особенно примечательных прохожих. Кто щеголял с кольцами в носу и в ушах, проходили девушки в весьма откровенных одеждах, которые, казалось бы, не прикрывали ничего, кроме мест, которые нельзя было не прикрывать, и в то же время не выглядели развратными. Элизабет и не замечала, что кроме неё на такого рода девушек и прочих странных прохожих никто не обращал особого внимания, исключая разве что малолетних беспризорников, изредка мелькавших в переулках. Меррик хорошо понимал, что и здесь есть своё сообщество бродяг, дворовых мальчишек и бездомных, которые целыми днями таскают что-то с прилавков, в огромном количестве заполнявших улицу. В отличие от сестры, юноша активно слушал и наблюдал, оценивая обстановку. С палубы корабля косяки увлечённых своим бытом жителей не казались ему безопасными, однако, оказавшись внутри, он усомнился в необходимости скрывать лицо. В плотной толпе занятых своим делом горожан он чувствовал себя замурованным, будто в стене, где каждый кирпичик живёт своей собственной жизнью, меняется местами с другими кирпичиками. Осознавая, что он не чувствует на себе ни единого взгляда окружающих, Меррик буквально почувствовал себя невидимым.

– Слушай, а ведь и в прошлый раз я был в капюшоне, – он наконец решил прервать молчание, убедившись, что впечатление от города немного отлегло от сестры, и она способна слушать.

– Ну и что? – она поймала в ладони бутылку и крутанула её вокруг кисти, – У меня в нём волосы преют.

– Это как вообще? – простонал он, понимая, что ответа не дождётся.

Ответа и не последовало, но уже по другим причинам. Торговый квартал давно остался позади. Народу на улицах поубавилось, из-за обилия высоких кривеньких домиков солнца было не много. Трущобы в столице выглядели не так, как близнецы привыкли их видеть. Но этого стоило ожидать. Даже уровень нищеты растёт в зависимости от того, насколько ты близок к центру. Дома были каменными, крепкими и с виду тёплыми, везде горел свет, сквозь некоторые окна было видно заставленные мебелью комнаты, выглядящие, словно номера в дешёвых отелях. Людям было чем заставлять свои полки, будь они с посудой или с книгами. Временами они видели даже керамические тарелки и металлические ложки. Конечно, Меррик старался не подсматривать откровенно, а лишь заглядывать как бы случайно, но даже так ему удавалось заметить многое. И именно это многое так удивляло его. Тот факт, что у жителей с виду бедных кварталов в домах полно всякой всячины заставлял его задуматься о том, как же живёт местная аристократия.

– Оно? – девушка указала кивком головы в сторону шумного бара, где кто-то весьма бодро играл на флейте. Меррик вырвался из раздумий и проследил за жестом сестры.

Элизабет остановилась напротив входной двери, положив свободную руку на талию. Над дверью красовалась потрёпанная вывеска с надписью «Одной левой». Краска на буквах заметно облупилась, и нельзя было точно разобрать, какого они цвета. Из-за двери доносился гул разговоров вперемешку с музыкой, шум стеклянных кружек и посуды. Само здание, хоть и было каменным, успело слегка покоситься, и доверия вообще не внушало, однако близнецы даже не сомневались в том, чтобы войти внутрь. В конце концов, выбора особо не было. Элизабет шагнула к дверям и распахнула настежь одну из них. Меррик, стараясь даже самому себе казаться тенью, вошёл за ней следом, отворив уже другую.

Стоило двери открыться, музыка внутри словно ожила. К флейтисту присоединился бодрый лютнист. Мелодия, которую издавали струны, очень гармонично влилась в прежний ритм. Первой в глаза бросилась стоявшая при входе бочка, заполненная различным оружием. Короткие и полуторные мечи, кожаные портупеи, тяжёлые топоры. Над бочкой к стене была приколочена вешалка, также заполненная железками, но уже меньше. Кинжалы, капсюльные револьверы. Близнецы, стараясь не оглядываться, двигались по небольшому коридору между развёрнутыми углом внутрь столами. Прямо напротив двери растянулась высокая барная стойка, слева от которой, за небольшой ширмой из какой-то цветастой тряпки, разрезанной пополам сверху вниз, располагалась кухня. Элизабет сохраняла напускное спокойствие, но на деле была чертовски взволнована. В баре словно никто не заметил вошедших, но девушка явно ощущала, как десятки любопытных взглядов облизывают её спину, лицо и плечи. Странное гнетущее ощущение, от которого хочется только нахмуриться. И она хмурилась. Следующим, что бросилось в её глаза, стала большая деревянная доска за барной стойкой. Она была окружена с двух сторон стройными рядами бутылок с жидкостями самых разных оттенков. Несколько крепко всаженных метательных ножей держали на этой доске бумажные листовки. На каждой был мастерски нарисован анфас человека. Где-то десяток лиц, под каждым из которых были выписаны цифры. Элизабет успела отметить, что среди них всего несколько чисел содержат менее четырёх знаков. Мужчины, женщины. И дети. В самом центре доски висели две потёртых листовки. Видно было, что они не обновлялись уже несколько лет. Судя по стилю, даже художник за это время успел поменяться. Под двумя детскими лицами вместе с шестизначными числами витиеватым почерком были выведены имена. Меррик Риэль. Элизабет Риэль.