Геннадий Тарасов - Нелюбим

Альвин мокро звякнул (странное, кстати, сочетание ощущения и звука) донышком толстой фарфоровой чашки о блюдце и откинулся на спинку кресла.

– Каким образом, дорогой мой, подскажи? Я врач, ничем другим, кроме медицины…

Тант всплеснул руками.

– Альвин! Но медик, значит – естествоиспытатель. Ты близок ко всем другим естествоиспытателям: геологам, биологам, энтомологам, археологам и множеству других ологов. Кроме шуток, у тебя есть друзья в этой среде, и, как ты рассказывал, они люди увлеченные, значит, из них хотя бы кто-то один должен был слышать что-то об этой экспедиции. Или, по крайней мере, знает, где искать ее следы. А след должен быть, уж если о ней писала пресса. Но это давно было, и в нашем архиве ничего нет, я смотрел. Но мне очень нужен хотя бы след.

– Что она, пресса то есть, писала, Тант? Ерунда, прости, какая-то, реальных сведений почти никаких. Это не зацепка, даже не ниточка, чтоб за нее ухватиться. Подумай сам: мало ли было экспедиций? – он покачал головой. – Искать черную кошку в темной комнате.

– И темной страшной ночью. Ты погоди, страшилки оставь на потом. Экспедиций было много, это верно, – хотя, не так уж и много, если разобраться. Но сколько их них пропавших? Прими во внимание также то, что она ушла из нашего города, это резко сужает круг. И дает повод искать именно в нашем городе. Мы знаем время выхода экспедиции – вот еще один плюс. Теперь, если вспомним, когда все произошло, и вовсе весело станет. В то время в нашем университете был открыт лишь один Факультет естественных наук.

– Ну, сходи в университет.

– Не могу.

– Почему?

– Грехи не пускают. Нет, правда, вот именно туда я сам не могу. А ты можешь!

Альвин вздохнул.

– Ох! Где эта газета? Можно на нее взглянуть?

– Именно той газеты у меня сейчас нет, – посмурнел Тант. – Она осталась… Словом, нет ее. Но есть другая, из той же серии.

– Из той же серии? – переспросил Альвин, принимая газету от друга. – Из какой такой серий?

Он развернул листок и тут же воскликнул:

– Ух, какая девушка! Симпатичная. А точней, красавица! Где же ты, Ника?! Занялся бы ты лучше поисками этой красавицы. Так что за серия, а?

– Серия репортажей, об одном происшествии, – нехотя отозвался Тант. – В «Вечерней звезде» тогда прошел целый ряд публикаций.

– О каком происшествии? – не унимался Альвин. – Послушай, почему из тебя все нужно вытаскивать буквально клещами? Что за секретность такая? Кто экспедицию ищет, ты или я?

– Я. То есть ты. Ладно, не кипятись. Мне просто не хочется, чтобы ты втягивался в это дело слишком сильно. Видишь ли, тут имеются кое-какие обстоятельства, я тебе их открою, позже, когда сам разберусь.

– Может быть, ты и экспедицией сам займешься? Нет, в самом деле? Что я должен тебя уговаривать? Времени у меня на это дело нет совершенно – раз, ты ничего толком не говоришь – два…

– Ох, ну и жук же ты! Я тебе все ясно растолковал: пропала экспедиция, надо найти…

Альвин перегнулся через стол и накрыл своей большой шершавой ладонью нервно пульсирующую руку Танта. И, как всегда, тот сразу успокоился.

– Та-ант, – протянул Альвин. – Мне не нравится твое состояние. С тобой что-то происходит, вот только не пойму, что. А сам ты темнишь. Что случилось?

Тант глубоко вздохнул и пожал руку друга.

– Ладно… Если я скажу тебе, что видел эту девушку, – он кивнул на газету, – что ты подумаешь обо мне?

– Ну-у… Хоть я всего лишь интерн, мне думается, я смог бы помочь тебе. Облегчить, так сказать…

Тант покачал головой.

– Да-да, очень тебе признателен. Ты светило, хоть и будущее, но несомненное, и на мне, уверен, сделаешь карьеру…

«Господи, что я несу? – вдруг осадил он себя. – К чему весь этот маскарад? Совсем плохой стал».

– Ладно, – решился он, – надо ценить время, а ты, вижу, уже вполне заинтригован. Суть статей в следующем: в нашем городе, на самой центральной его улице, в очень далеком году, в ясный солнечный день при многочисленных свидетелях молодая симпатичная девушка по имени Ника, которую ты имеешь счастье видеть на этом снимке, вдруг превратилась в солнцеподобный шар. Вспыхнула – и исчезла, позабыв попрощаться с публикой. С той поры ее никто больше не видел. И вот, отблеск, а может быть тень, той истории падает на мое чело, и я воспламеняюсь, как трут от кременной искры. Я сражен призраком прекрасной тайны, и решаю раскопать все, что еще можно, в наслоениях прошедших времен, и найти продолжение заинтересовавших меня событий. Самое трудное, розыски Ники, как ты уже догадался, я беру на себя. Тебе досталась малость – обнаружить пропавшую экспедицию, участником которой был жених нашей девушки. О чем сообщалось в одной из статей, к сожалению, больше недоступных. Задача трудная, но интересная. И, я надеюсь, выполнимая. Это все. Ну, что, берешься?

– Вот, давно бы так, а то… Где, кстати, ты видел ее? Ника, правильно?

– Дома, у себя, в новогоднюю ночь.

– Вопрос номер два: ты где шампанским затаривался?

– При чем здесь шампанское?

– Кто знает? Самое простое объяснение, его исключать не стоит. Ладно, времени мало, надо спешить. Все, что смогу – разузнаю, надо только сообразить, к кому с этими вопросами подкатить можно.

По лицу Альвина было видно, что согласие его вовсе не означало понимания и принятия всего безоговорочно. Потом, прощаясь на улице, Тант задержал в своих руках руку друга.

– Послушай, Ал, – сказал он. – Ты мог бы просто послать меня к черту, и правильно, наверное, сделал бы. Я все же порядочная скотина по отношению к тебе…

– Прекрати, – перебил его Альвин и, притянув товарища за шею к себе – он был на голову выше – утопил его нос в шарфе, пузырившемся косматым узлом у него на груди. – Ты сегодня говоришь чепуху. Временами. Тошно слушать.

– Нет, правда, – продолжал Тант, высвободившись из объятий. – Мне о многом еще нужно тебе рассказать…

– Да, кажется, ты не выдал мне и десятой части. Странный ты человечек, в наше время таких не сыскать. Способен загореться призрачной идеей, смотришь в прошлое – и не обращаешь внимания на настоящее. Оно недостаточно для тебя интересно? Но хорошо ли ты его знаешь?

– Плохо, – Тант поежится и слабо улыбнулся. – Плохо, и мне горько сознавать это. Только ты не прав. До недавнего времени я действительно чаще смотрел лишь под ноги, то есть, вокруг себя, конечно, но все равно, что на почву под ногами, и ничего дальше носа не видел. Но я видел всех нас, нашу жизнь, я любил ее и знал, как мне казалось, довольно сносно. А потом будто оглянулся внезапно, быстро, неожиданно для себя, – и горизонт за моей спиной не успел сомкнуться. В этот момент в его темном проеме мелькнул и сразу исчез прекрасный образ прошлого. Понимаешь? Показалось и поманило что-то чудесное, навсегда утраченное не только мной – всеми нами, отчего, теперь ясно, наша жизнь обеднела ужасно. И вот, мне подумалось, что неплохо бы отыскать это утраченное нечто. А теперь нет мне теперь покоя.