Геннадий Тарасов - Нелюбим

– Что же это?

– Не знаю.

– Ну вот, не знаю! Как же искать? Эх, дорогой ты мой, мы с тобой очень давно не виделись, и теперь я только диву даюсь, как ты переменился. И в голове твоей обычно светлой сейчас – каша. Когда человек начинает искать неизвестно что, томиться непонятными желаниями и грезить о неведомом, это значит, что он находится в неустойчивом состояний, что душа его мечется. Мне бы хотелось предостеречь тебя от необдуманных, импульсивных поступков, чувствую, ты уже готов к ним. Тебе нужно успокоиться, Тант. Для начала успокоиться.

В ответ Тант лишь усмехнулся своей грустной, слабой улыбкой, и Альвин, подметив ее во второй раз, подумал, что раньше друг так никогда не улыбался.

– Послушай, а может быть твое прекрасное «что-то» – не что иное, как прекрасная девушка Ника?

– Может, ты и прав, но лишь отчасти. Впрочем, не знаю…

– Романтические метания души? Любовь…

– Да ну тебя!

Альвин приблизил свое лицо к лицу Танта, заглянул ему в глаза и произнес:

– А за такое дело лишь с любовью и можно браться. Поверь мне.

Тант отмахнулся.

– Ты сам – того, малость. Дело как дело, никаких чудес, никаких невероятностей и никакой любви. Обыкновенный поиск. Репортерская работа.

Они простились, условившись о скорой встрече. Пройдя немного, Тант оглянулся и отыскал среди фигур редких прохожих широкую спину Альвина в модном пальто из шотландки в крупную красно-черную клетку. Друг спешил вниз по улице, плавно опускавшей свою длинную шею к реке Славе, и Тант подумал, что, должно быть, в голове его прокручиваются все возможные варианты поиска, вспоминаются и отбираются знакомые, и отыскивается среди них тот, единственный, кто сможет указать на след пропавшей экспедиции. Тант не сомневался, что именно так и обстоят дела. Но он ошибался. Альвин на самом оценивал расстояние от показавшего из-за угла свой нос троллейбуса до остановки, и прикидывал, успеет ли. Он все убыстрял шаг, наконец, не выдержал и побежал. Ухватился за поручень, вскочил на заднюю площадку. Оглянувшись, махнул рукой. Тант, улыбнувшись, ответил тем же. Перед глазами его вновь возник образ Ники, – так, мелькнула картинка памяти – и вспомнились последние слова Альвина. А он прав, подумалось. Без любви за дело браться нельзя, таков закон. Причем, за любое дело.

Но о какой любви думал каждый из них?

Случилось так, что встретились они вновь в том же самом кафе лишь через неделю. Ближе к вечеру мороз усилился, по мутному небу ветер гнал рваные клочья облаков – куда он их гнал, кому на радость, на горе кому?

– Не знаю, удовлетворит ли, обрадует ли тебя то, что удалось узнать, – говорил Альвин слегка охрипшим голосом, кутая горло в шарф. – Самое главное – след есть и это уже не мало. Как ни странно, я, честно говоря, не ожидал найти хоть что-то. Но живы еще, оказывается, люди, которые кое-что слышали об этой экспедиции. Но документов – никаких. Документы, похоже, старательно все изымались. Так что окончательно, на сто процентов постановить, что да, было такое предприятие, по-моему, все-таки нельзя. Но есть такой человек, некто Бобрик, я тебя с ним как-то, кажется, знакомил. Этот парень помешан на ботанике, читает запоем по предмету все, что под руку попадется. Так вот он-то и утверждает, что листал как-то – то ли давно, то ли недавно, он и сам затрудняется – брошюру, выпущенную, как он выразился, «на заре цивилизации» в нашем университете. В той брошюре, якобы, приведены слова ректора университета, который, споря с кем-то, говорит примерно так: это то же самое, что искать Северный цветок, подобно нашему господину Урбинскому. Или что-то в этом роде. Словом, Урбинский – и Северный цветок, это Бобрик запомнил. Говорит, заинтересовало.

– Северный цветок? Не слышал никогда. А ты что-нибудь о нем слышал? Или что-то подобное? Созвучное? Нет?

Альвин поджал губы.

– Нет, тоже ничего подобного. Однако странное название, Северный цветок. Само сочетание: север и цветок. Мне кажется, это что-то из области легенд, в них часто сводятся полярные понятия, – он улыбнулся. – А по части легенд специалист у нас – ты.

Последние слова Тант показательно проигнорировал, даже лицо сделал соответствующее. Спросил:

– А найти ту брошюру можно?

И снова разведение рук, и покачивание головой в исполнении Альвина. Лицо он тоже сделал соответствующее.

– К сожалению, нет. Она таинственным образом исчезла с его письменного стола. Бобрик говорит, так был ошарашен этим, что окончательно облысел в течение суток.

– Стало быть, в этом направлении – все? Тупик?

– Похоже на то. Во всяком случае, я больше ничего не вижу, никаких возможностей. Может быть, ты? Тоже нет?

– Нет! У меня результат такой же. Я побывал во всех городских архивах – нигде ничего, словно не было такого человека, словно не жил, не страдал, не любил! Лишь в архиве Универа попался один список, совершенно случайно! Открыл дело за другой год, там вместо закладки листок, сложенный вдоль, вчетверо. И что меня дернуло развернуть его? Развернул. На листке список – тот, что мне нужен. Имя Ники вычеркнуто, и пометка: в связи с неявкой.

Альвин оживился.

– Вот, это уже документ!

– Да, – согласился Тант, – документ. Но ясности он не внес, не подсказал, что делать дальше. Такое впечатление создается, что кто-то и здесь поработал целенаправленно – подчистил все следы. Так что, где теперь искать – не представляю.

Было совсем тихо. В прохладном воздухе кафе дышали паром чашки с остывающим кофе, не смея напомнить о себе. А двое друзей, сливаясь мыслями об одном и том же, все пытались нащупать проход, или найти отдушину в стене, не позволявшей даже заглянуть в прошлое. В городе густели сумерки, стихали звуки и на улицах и во дворах, к тому же вновь взялся сыпать снег. И каждый гражданин, вернувшийся с работы или дождавшийся вечера в своей квартирной норке, жил собственной отдельной жизнью, устроенной им лично сообразно выделенному ему природой разумению. А наши герои, видно, решили с природою поспорить. Ишь, чего удумали, вернуть события вспять! Кто им выдаст соответствующее разрешение? Хотя, с другой стороны, а кто и запретит?

Тант вспоминал, как в городском архиве после дня бесплодных поисков к нему неслышной походкой человека, привыкшего оберегать покой и тишину вечности, подошла служительница. Женщина неопределенного возраста, призрачного вида, с лицом, сливающимся с пространством. Хотя, быть может, то в собственных его глазах темнело и плыло все от долгого корпенья над бумагами. Тант невольно подумал, что тетушка, должно быть, появилась в этом здании во времена поступления в него первых документов.

– Что, – спросила она неожиданно звонким, выразительным голосом, – так ничего и не нашли?