Джеки Бонати - Жаркие летние ночи

Костя проснулся, когда его грубо толкнули, пихнули, а потом еще и пнули по ногам. Он дернулся, стукнулся лбом о стекло, и наушники съехали с головы.

– Бананы из ушей вытащи! Расселся он тут, хамло! – услышал он, а потом и увидел, как женщина размером с гренадера бесцеремонно пытается устроиться рядом, упихивая на сиденье электрички не только себя, но и кучу баулов.

Место у него было козырное – у окна. Электричка стояла на станции, но на какой именно Костя не услышал, проспал. Он ехал с самого раннего утра, из Москвы в Нижний Новгород, еще не привыкнув, что теперь Горький называется по-новому. Глянул на часы, посмотрел на перрон, где толпились люди, но из его вагона не было видно указателей.

– Не подскажете, какая это станция? – спросил он у женщины, но та поджала губы, потом обозвала его наркоманом и отвернулась.

– Владимир, сынок, – отозвался дедок, сидевший напротив них. Костя благодарно ему кивнул и надел наушники обратно.

Ругаться с женщиной, которая то и дело пихала его локтями, не хотелось, слышать гул людей, набившихся в электричку, как селедки в бочку, тоже. Было жарко, пока электричка стояла, даже ветерок не залетал в окна, и Костя ощутил, что его задница вспотела в джинсах. Но ради настоящих фирмовых Левайсов он был согласен терпеть неудобства. В конце концов, отец только недавно привез их из командировки. В универе ребята едва не померли от зависти, когда увидели его прикид: джинсы, новые найки, футболку с Кобейном и джинсовку в нашивках.

– Вы бы лучше об учебе так беспокоились, как об одежде, – бросила ему тогда деканша, неодобрительно фыркнув, когда Костю вызвали на ковер.

Даже вспоминать об этом было противно, так что Костя поморщился, перемотал кассету в плеере и включил ее заново. В наушниках заиграли Пинк Флойд, и стало не так омерзительно. Он снова вспомнил о том, как с отцом ходил на концерт два года назад. Какая огромная толпа собралась в Олимпийском, какое событие это было для всех. Для Кости это было лучшее воспоминание последнего времени, которое держало его относительно на плаву.

Электричка дернулась и стала набирать ход, следуя к Нижнему Новгороду, но поспать Косте больше не удавалось.

Хотя это было бы спасением от мыслей, заполнявших его голову последние недели. Они нарастали, как снежный ком под белокурой шевелюрой – ругань родителей, отчисление из МАИ, неминуемая перспектива призыва в армию. Да и развал Союза оптимизма не добавлял. Хотя на этот счет отец, наоборот, говорил, мол, не бздехай, Костян, прорвемся. Теперь, без Пятнистого дела проще будет делать.

Косте иногда казалось, что родители то ли считают его скудоумным, то ли никак не поймут, что он уже давно не ребенок, раз думают, что он не слышит их ругани громким шепотом.

Похоже, дело катилось к разводу.

По поводу собственно отчисления Костя не то, чтобы не переживал, в душе он был рад этому, поскольку ни к авиа-, ни к еще какому бы то ни было строению его душа не лежала. Учебник по сопромату ему пару раз даже в кошмарах снился. Но отчисление неотвратимо потянуло за собой следующую проблему, ставшую до кучи еще одним поводом ругани родителей.

Отец свято верил, что любой мужчина должен пройти школу жизни под названием "армия". Мать же, когда речь заходила об этом, каждый раз скатывалась в истерику, в которой лейтмотивом звучало – "Афганистан, убьют, инвалид" и тому подобное.

Винить ее, если уж сказать по справедливости, было сложно – ее родной брат не вернулся из Афгана.

В итоге Костя просто-напросто не выдержал всего этого и позавчера решительно заявил родителям, что на лето едет в Каменку, к бабке и деду. Он там не был уже лет пять, но альтернативы для бегства из этого дурдома у него просто не было. По весне были еще разговоры про море, Сочи и санаторий, вот только кто ж его, двоечника, теперь на море отправит.

"Sorrow" в наушниках скребануло кошачьими когтями по струнам души, курить захотелось безбожно, а тут как раз объявили: "Дзержинск, стоянка 5 минут". Костя попросил приветливого дедка приглядеть за местом и стал проталкиваться к дверям, на ходу вытаскивая пачку Мальборо.

Пока Костя задумчиво курил, из электрички больше выгружалось людей, чем загружалось. Оно и было понятно, бабы с детьми расходились по деревням и дачам, кто поближе, кто подальше от Москвы. Из вагона вывалились небольшой компанией студенты, с огромными рюкзаками и гитарой, один из них стрельнул у Кости сигарету. Тот жадным не был, угостил. С собой в деревню он все равно вез целый блок.

Когда он вернулся в вагон, там стало значительно свободнее, даже женщина с баулами пересела, заняв сразу целую скамью. Дедок дремал, пригревшись на солнышке, сложив руки на своей клюке. Электричка двинулась дальше, и за оставшееся время до Нижнего Костя успел увидеть несколько лоточников, попрошайку и даже женщину, распространяющую новомодный Гербалайф.

До Каменки оставалось еще 150 километров, и прямо от вокзальной площади отходил рейсовый автобус. У Кости с собой был рюкзак и спортивная сумка, так что он сразу с электрички направился к расписанию. В запасе оставалось всего десять минут на то, чтобы отыскать автобус и перекурить. Даже перехватить пирожок в буфете он уже не успевал и теперь злился на себя, что не удосужился захватить из дома хотя бы бутерброды.

Рейсовый автобус № 105Б оказался старым, дышащим на ладан и отвратительно воняющим ЛиАЗом. Туда массово грузились бабульки с сумками на колесиках, занимая лучшие места в этом передвижном аду. Косте показалось, что водитель либо пьяный, либо сонный, но все же в рейс его как-то допустили, поэтому другого выхода не оставалось. В салоне ему досталось место сзади, на колесе, и едва автобус тронулся, Костя ощутил задом каждую кочку и яму на дороге. Всю сонливость водитель растерял, и, вырулив на дорогу, принялся шустро перестраиваться, чтобы побыстрее выбраться из города на трассу. В какие-то моменты на поворотах автобус кренился так, что Косте становилось не по себе.

За городом стало не так тряско, у Кости даже получилось отвлечься на пейзаж за окном, и ему вдруг стало свободнее дышать. Словно стоило вырваться из Москвы и все проблемы стали меньше на него давить. В целом, все было более или менее решено и понятно – восстанавливаться в институте он не собирался, родителям будет полезно разобраться в своих отношениях без него. Взрослые люди, в конце концов. А армия… ну так до осени еще дожить надо было. Все так стремительно менялось, что может к тому времени уже и армии никакой не будет. Осталось только самому проветрить мозги и дать себе передохнуть. Во всяком случае, Костя убеждал себя, что цель его поездки именно в этом. Только маленький противный голосок внутри продолжал ему пищать, что это все равно побег. Трусливое, позорное отступление, когда проиграл по всем фронтам.