Юрий Мори - Обычное зло

– А девка-то выжила?

– Да хрен ее знает. Ангел же только про покойников… Занятный он, и рассказывать горазд, жалко, если помер по зиме. А памятник тот рядом, пошли покажу, не пизжу ведь.

– Да в рот его…

– Не, ну хорош! – пьяновато обиделся Романыч. – Я тебе как человеку, а ты бычишься.

Только поругаться с ним не хватало: встал я, пошел следом. Два квартала брели, вместо таких усилий лучше бы воды набрали: во рту стоял неубиваемый привкус ацетона. Паленая водяра, кем буду – левак. Хоть и «экстра».

Памятник был заброшен. Не то, что венков-цветов, весь участок сто лет никому не нужен: мусора гора, ветки, оградка некрашеная и покосилась. Разруха, короче. Гранит не серый уже – мутно-асфальтовый от многолетних напластований грязи, фотографию не разглядеть. Надпись более-менее читается, Фетисов Александр Сергеевич, 1964 – 2002.

Вечная, стало быть, память.

Романыч, слегка качаясь, стоял рядом и щерился. Пахло от него… да как от всех нас, разве от меня меньше вони? Я почесал пузо и протер рукавом фото.

Да, у матери в альбоме он почти такой же и был, стоял, улыбался. Только здесь в костюме, официальный. У меня такого, с галстуком, и не было никогда.

– Ну чего, поверил? – спросил Романыч. – Я, млять, своим не брешу, у хозяина отучили.

– Ага.

Я прижал ладонь к грязи на граните и закрыл глаза. Не вижу. Ничего не вижу, не Ангел я. Но хоть понятно теперь, почему алиментов не было. Знала бы мама…

В ярком пасхальном небе кружила над нами птица, бестолковая, жадная, голодная как мы, грешные. Только водку не пьет, но оно и к лучшему, вероятно.

Предсказаний сперва была масса: они лились с мониторов, искажали лица говорящих голов в телевизоре, сочились слухами в разговорах возле касс магазинов. Никто не верил, но все старались запастись гречкой, батарейками и почему-то туалетной бумагой. Так всегда бывает, но теперь причина кое-кого пугала по-настоящему.

– Прилетит?

– Брехня! – уверенно отвечал некто пузатый, с одышкой взваливая на спину мешок с рисом. – Точно вам х-х-э… говорю. У меня кум водителем в гараже администрации, он в теме. Слухи это все. И лишняя паника.

В багажнике у него уже лежали два ящика макарон, соль и зачем-то спички в количестве, годном для поджигания всех лесов Австралии. Сейчас еще рис, потом водка и сухари. Бензина бы пяток канистр, но хранить негде.

Брехня! Брехня! Брехня!

– Ну прилетит и прилетит, – ворковали старушки возле подъезда. Лавочку давно сломали, поэтому вымирающее племя старых куриц топталось стоя. Приминало траву, упрямо лезущую из трещин в асфальте. – Перестройку пережили, в девяностые не вымерли, даже ковид не всех унес, а уж этот ваш метеорит…

Анубис не был метеоритом, но старушкам это нипочем. Погасшая звезда класса георотатор – слишком сложная речевая конструкция, это пусть в телеке словами жонглируют.

Леня слухам не верил, панике не поддавался, гречку и коньяк не закупал. И денег лишних нет, и вообще: дурак он, что ли? Очереди в магазинах становились все длиннее, официальные сообщения все суше. В церквях увеличили завоз свечек и накинули цену вдвое вслед за ростом спроса.

– Слушай, Леонид, а ты что думаешь? – отец звонил редко. Он после маминой смерти вообще как-то ушел в себя, но теперь вот набрал сына. Голос дребезжал, сдал совсем.

– Да кто что говорит… Забей.

А что еще сказать? Батя человек доверчивый, скажешь, что реально страшно, он сам кинется туалетную бумагу скупать на всю пенсию. У них там в Лесном и магазинов-то не больше десятка, помнут еще старика в очереди.

– Ну, а ты? Сам-то как думаешь?

– Я? Никак я, пап, не думаю. Ну его на хрен, этот Анубис. Как прилетел, так и улетит.

Ученые что-то гнали про возмущение ионосферы, опасность смещения магнитных полюсов и возможное отравление воздуха ядовитыми испарениями. Леня морщился и переключал канал на Матч-ТВ. Вот там все было нормально, бодрые голоса комментаторов, стеклянные глаза спортсменов – бездумных, мозгами не пользующихся по случаю врожденного отсутствия, счет восемь-один, наши ведут, удар, штанга, удар, го-о-о-ол!

А потом была Великая Ночь.

Однажды солнце не поднялось, темное, простреленное молниями небо заволокло пыльными бурями, землю заметно трясло. Кто успел купить гречку, жрал ее по домам втихаря и на сухую – воду отключили сразу после электричества. Лене повезло, дежурил на работе, а там запасов воды несколько цистерн, для обеспечения производственного цикла. И НЗ из сухпая на аварийную бригаду в пять голов. Это вам не в конторе сидеть, где из съедобного только дерматин от кресел и бутылка виски в сейфе шефа.

Связи тоже не стало. За окнами его режимного объекта метались испуганные фары машин, где-то далеко, в центре, несколько раз стреляли очередями. Воду пришлось кипятить на костре, наскоро сложенном во дворе заводоуправления, да еще и делиться с приехавшими на работу в ночную смену и так и застрявшими работягами. Зато веселее, не одному-то.

Домой не хотелось, хрен там делать: даже кошки нет, не говоря уж о ком другом. Жениться так и не надумал, детей вроде как и не было – хотя кто его знает, конечно.

– Ты чего бирюк такой? – это мама еще спрашивала, когда жива была. Больше одиночество Лени никого не интересовало. – Квартирка есть, в большом городе зацепился, работа нормальная… Вон, Люська, соседка, чем тебе не пара?

– Да не нужен мне никто, мать. Вот вы с отцом есть – и слава Богу.

Он и правда так думал. Ближе к сорока, насмотревшись на чужие измены да разводы, утвердился во мнении. Пусть уж так, один.

Люська… Это ж сколько выпить надо, чтобы просто близко подойти? Руки толстые, будто распаренные всегда, пальцы красные. И рожа круглая вся в веснушках. Тьфу ты!

На третьи сутки Великой Ночи завод пыталась атаковать какая-то банда. Три машины, музыка орет, вооружены кто чем, видно, что сильно злые. И пьяные, не без этого. Полезли через забор, один на «егозе» застрял, Леонид его там и подстрелил. Пусть висит падаль, сообщников смущает. Пришлось открыть оружейку, раздать мужикам – кто служил, конечно, не всем – по «Сайге» и патроны. Тут бы лучше пулеметов пару, но уж чем богаты.

Бандитов первый труп не остановил, пришлось… Ну так. Пришлось всех. В магазине десяток патронов, впритык хватило.

Солнца не было. Похолодало довольно резко. Потом снова началось землетрясение. Все бы ничего, но часть работяг решило по домам прорываться, с оружием. Ушли. И забор в одном месте обвалился, рухнула секция наружу, прямо на машины, что от тех дураков остались стоять.

Никто об этом не знал, но Анубис прошел очень близко от Земли, тряхнул ее, едва не сорвав с орбиты. Ядовитое облако накрыло людей, укутало душным платком, чтобы потом рассеяться в пространстве. Оставшиеся трое работяг погибли один за другим: просто задохнулись. Федор во сне в подсобке, Артем на посту – как стоял, глядя с вышки на местами горящий разрушенный город, так и обвис там на ограждении, даже «Сайгу» не выронил из сведенных судорогой рук. Никита Гольцов хотел сбежать, но тоже… Вон тело на дороге темнеет. Ни противогаз не помог, ни хрена.