Марина Колесова - Тетрадь в косую линейку

Так продолжалось достаточно долго, я не разговаривала с детьми, предпочитая отдать им всё сразу и уйти куда подальше, меня до головной боли и звона в ушах раздражала их суета и глупые, на мой взгляд, игры и развлечения. Я не бегала, не скакала, не играла в догонялки. Не читала на публику стихи в детском саду и чтобы я заговорила с чужим взрослым, этот взрослый должен был доказать, что он заслуживает моего доверия и уважения.

Таким взрослым, например, стала одна из воспитательниц в подготовительной группе детского сада. Я с удовольствием помогала ей во всём, Инна Сергеевна называла меня «мой хвостик», потому что я старалась от неё не отходить, поскольку именно рядом с ней я чувствовала себя в безопасности. Но даже ей не удалось заставить меня прочитать на выпускном вечере стихи, которые ей наедине я рассказывала с огромным удовольствием. Глядя на сидящих вокруг моих одногруппников я не могла избавиться от чувства угрозы, которую они все несут для меня. Это чувство подавляло, вводило в стопор, и я едва справлялась с желанием сбежать и спрятаться от всех них. Какие тут стихи?

В первом классе дело было не лучше. Я давно, ещё с четырёх лет бегло читала и писала, хоть и коряво, но достаточно грамотно. А в присутствии тридцати одноклассников я терялась, хотя в классе стояла относительная тишина, мне мешал их ментальный шум, если вы понимаете о чём я.

К моему счастью, учительница мне попалась добрая и достаточно толерантная. Римма Васильевна сумела найти общий язык и со мой, приспособившись к моим особенностям, и с теми детьми, которые вообще на месте пару минут усидеть не могли.

Каждый ученик в классе чувствовал себя её любимцем. К каждому она находила подход и свои слова.

Когда на одном из первых уроков мне досталась, в отличие от других детей, тетрадка не с клеточками, а в косую линейку, и я молча сидела и ничего не делала, не зная, как начать рисовать там кружки, ведь учительница объяснила, как их в клеточки умещать, а не меж косых линеек, Римма Васильевна подошла ко мне и очень ласковым тоном сказала мне: «Алиночка, у меня нет для тебя другой тетрадки, ты девочка способная, рисуй кружочки, как выходит», и я старательно принялась вписывать кружочки среди наклонных линий.

Но даже при всей её благожелательности, полностью защитить меня от нападок других учеников она не могла. Меня нет-нет и обижали и задирали. А когда поняли, что я не жалуюсь, а предпочитаю отойти и не ввязываться в конфликт, положение ухудшилось.

Мой портфель прятали, пенал ломали, подкладывали кнопки на стул, тетрадки рвали. Но по сравнению с детским садом было легче, потому что эти нападки были кратковременными, в основном во время перемен, на уроках никто не баловался. Дисциплину наша учительница держать умела, а новые тетрадки и пенал купить моим родителям было не сложно, и меня не ругали за это. Лишь изредка мама выговаривала, что это всё из-за того, что я не умею общаться, разговаривать со сверстниками и дружить.

***

Моё отношение к жизни изменил случай. На отдыхе вместе с родителями в деревне, папа в ответ на мою слезную жалобу, что на речку я одна больше не пойду, поскольку соседский мальчишка, который старше меня, постоянно разрушает мои песочные замки, дергает меня за косы, бьёт и сыплет песком в глаза, а я не могу ничего с этим поделать, сказал: «Я тоже ничего не могу с ним сделать, он ребёнок, и мне с ним тягаться не резон, но ты сама можешь взять в руку небольшой камень, чтобы стать сильнее его, и стукнуть его им по лбу. И до конца разборки, камень из руки не выпускай. Только никому не говори, что я это тебе посоветовал. Мама это точно не одобрит, но до таких, как он, слова не доходят».

Я всю ночь не могла уснуть, размышляя над словами папы. Мне было страшно. И я не понимала, почему я должна дать кому-то камнем по лбу, чтобы он перестал бить меня и издеваться надо мной. Почему, чтобы тебя не трогали надо обязательно стать плохой. Мама же точно назовёт меня плохой девочкой и хулиганкой. Нет, надо найти какой-то другой вариант. Надо сначала попробовать сказать ему словами, попробовать подружиться. Возможно он действительно ведёт себя так потому что я не разговариваю с ним. Да, он примитивный, и с ним не о чём говорить, но ведь я могу попробовать. Вдруг он действительно, как говорит мама, хочет дружить? Я даже текст придумала, и всю ночь его повторяла.

На следующий день, когда на берегу речки Игорёк вновь начал ко мне цепляться, обзывать, а потом облил меня холодной водой из моего же ведёрка, я повернулась к нему и сказала:

– Ты ведёшь себя глупо. Нельзя обижать тех, кто ничего плохого тебе не сделал. Я тоже могу тебя обидеть, но не делаю этого. Вот и ты не делай. Давай лучше дружить!

– Ты можешь обидеть? Да ты сопля и слабачка! Дружить ещё с тобой. Больно надо. Вот тебе! – он подошёл ко мне и плюнул в меня, а потом схватил за плечи и начал трясти, приговаривая что-то про то, что я из города, что дура, что мне вообще на речку ходить нельзя и несколько раз ударил в живот.

Я согнулась от боли, оплёванная, дрожа в мокром платье, и слёзы сами полились из глаз от осознания, что не подружиться со мной он хотел, а лишь поиздеваться, и что никто в этом злом мире защитить меня не может. И тут взгляд мой упал на камень у моих ног, небольшой такой плоский камень, размером с мою ладошку.

– Вот, вот, стой так и реви! Вообще на колени встань! – кричал тем временем мой обидчик, стукая меня по спине.

Откуда у меня взялись силы через боль схватить камень, развернуться к нему и со всего размаха впечатать ему камень в лоб, не знаю. Но их хватило. Он схватился за окровавленный лоб руками и со слезами убежал. А я пошла домой.

Вечером к нам пришёл Игорёк вместе со своим папой, и наши отцы о чём-то на повышенных тонах спорили в саду. А потом мой папа вернулся и сказал, что Игорёк больше меня обижать не будет, а если обидит, то я снова могу дать ему в лоб, и я впервые в жизни поняла, что меня есть кому защитить, если на своём уровне я защищу себя сама.

Правда потом, я слышала как мама ругалась с папой, возмущаясь, что он поощряет неправильное моё поведение, что девочка драться не должна, что меня нужно учить дружить, а не драться. Что все мои проблемы лишь оттого, что я дикая и не понимаю сверстников. И ещё тогда она сказала то, что очень долго сидело занозой в моём сердце, потому что принять, что тебя не понимает родная мать было очень сложно. Она сказала, что я и так с большими странностями, а если ещё и агрессивной стану, то мне светит прямая дорога в спецучереждение. На что папа ей сказал, что по любому я их дочь, и никакое спецучереждение мне не светит, какой бы я не была, что их дело научить меня приспособиться к этому миру, в котором без умения в нужной степени проявлять агрессию не прожить.