Марина Колесова - Тетрадь в косую линейку

– Ну всё, обо всем договорился. Собирай самое необходимое, и я тебя с котом на новое место жительство доставлю, – отключив телефон, повернулся он ко мне.

– Вадик, я как-то не готова так сразу, – осторожно начала я.

– Возражения не принимаются. Скоренько, скоренько, складывай вещички и готовь, что там надо для кота. У меня не так много времени, чтобы на споры с тобой его терять. Давай, давай.

Это было так неожиданно, но противостоять напору Вадика было невозможно, и уже через час мы с котом входили в роскошные апартаменты класса люкс, расположенные действительно неподалеку от больницы.

Вадик забрал у меня ключи от квартиры и электронный ключ от подземного паркинга и уехал. До этого заставив подписать пару документов, которые я толком и не прочла. Это было, конечно же, неправильно, но спорить с ним, имея прямое распоряжение генерального всё подписать, я не решилась.

Когда он ушёл, внутри себя я проанализировала всё, и пришла к выводу, что рискую лишь потерять квартиру, и что вряд ли мой генеральный будет такой мелочевкой заморачиваться, после чего облегчённо вздохнула, внутренне уверив себя, что всё обязательно будет хорошо.

Глава 6

***

Две недели подошли к концу. Последняя операция у Димки прошла хорошо, и Аркадий сообщил, что готов его выписать через пару дней. С Вадиком я расплатилась, озвученная им сумма без труда уложилась в мой текущий бюджет, и он перевёз меня с котом обратно в мою квартиру, которая теперь напоминала гибрид квартиры и реабилитационного центра.

У Димки в комнате стояла новая кровать с регулирующейся высотой, уровнями изголовья и ног, а так же с какими-то держателями. В гостиной стояли тренажёры, везде были пандусы, перила и ручки. На кухне был новый стол, к которому удобно стыковалась инвалидная коляска. Ванная комната была переоборудована полностью и душевая кабина тоже. В тамбуре у входной двери стояла ещё одна инвалидная коляска, побольше. В коридоре на банкетке лежала куча описаний всей этой техники.

Кот долго ходил и обнюхивал все эти новшества, потом потерся о мои ноги и коротко мяукнул, сообщая, что ничего катастрофичного не произошло и жить можно. Я согласно кивнула и почесала его за ухом.

Кстати, строители сделали не только перила, в некоторых местах они сделали удобные полки для моего кота. Одну из них, на кухне, Кот облюбовал сразу, и улёгся там, как только я занялась приготовлением себе еды.

Пока я готовила нехитрую глазунью с помидорами, в голову мне закралась мысль, что всё, конечно, хорошо, но как-то неправильно, что моя мама до сих пор не в курсе, что я вышла замуж. Надо бы поехать к ней и как-то рассказать об этом. Ехать было недалеко, но как же мне не хотелось ехать.

Внутри всё трусливо сжалось. Я заранее знала, что от неё услышу, и категорически не хотела это слышать. Вот как бы сделать так, чтобы и не говорить ей, и одновременно сказать. Эх, жаль, что мы не в 18 веке живем, тогда бы я написала письмо, а её ответное письмо спрятала, и долго-долго не читала. Пока бы мне не стало всё равно. И вот тогда бы я прочла. И возможно, сумела бы огорчиться, что так огорчила её. Сейчас же я всеми фибрами души не желала знать её оценку. Вернее, знать-то, я её уже знала, но не хотела выслушивать эмоциональное озвучивание этой самой оценки.

Ладно, всё равно надо будет это сделать. Лучше сейчас, пока Димка ещё в больнице. Я тогда могу вернуться и наедине поплакать, ничего ему не объясняя.

Придя к такому выводу, я взялась за телефон.

– Мамочка, привет! Как самочувствие? – нарочито бодрым голосом осведомилась я.

После чего в ответ минут десять слушала, что я давно не звонила, что соседка затеяла ремонт, и у мамы теперь голова трещит от звуков дрели. Что из-за этого ремонта в подъезде грязно и кругом бетонная пыль. Что тетя Света, которую я должна помнить, она часто у нас бывала, попала в больницу, а у неё сил нет к ней съездить, болит нога. В конце она сообщила, что она благодарна, что я это всё выслушала, поскольку мне всё это, конечно же, не интересно, но надо же о чём-то поговорить хотя бы раз в неделю, потому, что хоть раз в неделю-то мне, как единственной дочери, надо проверять: не померла ли она, и не гниёт ли в квартире труп.

– Мам, давай не будем о смерти, ты знаешь, я это не люблю. Я хочу, чтобы ты жила долго. Кстати, как ты смотришь на то, чтобы я завтра с утречка к тебе подскочила с тортиком? Мне тут повышение дали. Было бы неплохо отметить. А? – привычно пропустив мимо ушей все её манипуляции и попытки навесить мне чувство вины, предложила я.

– Ты что не работаешь завтра? Почему?

– Завтра выходная. И могу к тебе заскочить, – ушла от подробностей я, поскольку знала: честный ответ, что уже давно в отпуске, чреват разборками, претензиями и кучей обид. Вот зачем мне это?

– Вот как ты любишь перед фактом ставить, – недовольно проронила мама, – нет, чтобы заранее договориться. У меня что, по-твоему, если я на пенсии, и дел нет? Должна сидеть и ждать, когда же доченька соблаговолит в гости наведаться раз в году. Завтра с утра мне в поликлинику, потом с Верочкой мы в ближайший кинотеатр запланировали сходить, она пригласила, а то у меня от этого ремонта уже голова трескается. Нет, завтра не могу.

– О, это очень славно, что ты с Верой Борисовной в кино идёшь. А хочешь, я вечером подъеду? Чайку выпьем, и я отчалю, долго утомлять не буду. Кстати, там мой последний перевод прошёл?

– Всё прошло, но какой толк от твоих денег? Я уже тысячу раз сказала: не нужны они мне. Не трачу я твои деньги. И они тебе всё равно после моей смерти достанутся. Так что можешь не напрягаться и ничего мне не переводить. Я и так справляюсь. Хотя если на моём счёту процент выше и тебе выгодней, переводи и дальше. Ты ведь помнишь, что я на тебя полную доверенность сделала? Можешь забрать, как только захочешь.

– Мам, я не буду брать оттуда деньги. Они только твои. Справляешься без них, и хорошо. Но пусть у тебя будет резерв. Вдруг тебе когда-нибудь на что-то потребуется, а у тебя есть. Ну или на благотворительность можешь отдать, если от меня ничего брать не хочешь.

Последнюю фразу я явно сказала зря. Матушка зацепилась за неё, и я выслушала лекцию о том, что я её не только не люблю, а похоже ненавижу, раз то, что она сохраняет для меня, готова отдать чуть ли не бомжам.

Оправдываться и протестовать смысла не было. Мы катастрофически не слышали друг друга. И вряд ли услышим хоть когда-нибудь.

Когда она обиженно сказала: «Всё, у меня уже сердце болит, никогда с тобой по нормальному поговорить не удаётся, поэтому хорошо тебе отдохнуть завтра без меня, зачем себя насиловать и приезжать к тому, кого терпеть не можешь», я вновь спросила: «Мам, а можно, я всё же вечерком загляну? Пожалуйста».