Ашира Хаан - Еще одна темная половина

Он, конечно, не отвечает.

Ты же цельная.

Прими это.

Ха-ха.

С трудом тяну на себя дверь бара…

Кофе. Кофе это отлично.

Но сначала в туалет.

В зеркале отражается кафельная плитка.

Черная. Белая. Черная. Белая. Черная…

Глаза в глаза – чернота в зрачках растекается по светлой радужке.

Все плывет, но я вижу, как в отражении за моей спиной развеваются белые волосы.

– Ты…

– Хватит ныть.

– Я не ною, я скучаю…

Смотрю на свои пальцы – я включила воду и не заметила когда. Холодная вода.

– Я хочу тебя.

– Идиотка.

Я знаю.

Я пьяна так, как никогда в жизни. Вокруг туман, холод в пальцах и черный взгляд в зеркале. Если я отвернусь, он исчезнет.

– Мне больно.

– Больно тебе будет сейчас!

Это у меня в голове или Люций вживую шипит это в туалете дешевого бара на окраине?

Какой-то чертов арт-хаус или дешевый фильм категории…

Оу, блять!

Ключицу режет ледяная кромка боли.

В том месте, где в нашу первую встречу он вонзил клыки.

Там не осталось физического шрама, но остался ментальный.

В глазах все плывет, я четко вижу только то, что прямо передо мной, я, кажется, не чувствую вообще ничего, поэтому холод, боль и… алая кровь на пальцах, которыми я трогаю свою шею и подношу к глазам – это чересчур.

Кровь?

Откуда?

Мир начинает заторможенно вращаться вокруг меня. Я припадаю к зеркалу, вглядываясь в черноту в своих глазах:

– Это ты?

Мне показалось. Я случайно поцарапалась. Где-то. Чем-то. Какая разница, чем, если не…

Чья-то рука нажимает на мой затылок и бьет меня лбом о зеркало.

Я отшатываюсь и оборачиваюсь – но залитый пронзительно-белым светом туалет пуст. Сама не удержала равновесие, так ведь?

Жесткие пальцы зарываются в мои волосы на затылке и оттягивают голову назад. Из глаз брызжут слезы, а в ушах шипит голос:

– Бухая идиотка! Ждешь, чтобы тебя выебали? Давай выебут. Сколько там в баре мужиков, десятка два есть? Я позову!

– Эй… – я прикусила губу и теперь у меня во рту привкус моей крови – только моей, я помню вампирскую. – Что ты дела…

Все поле зрения заслоняет чернота. В ней клубится еще более черное облако. Я не могу понять, что это, я не могу отклониться – ведь мои волосы все еще кто-то держит.

Я бы заорала, но если это Люций… Боги, если это Люций, ему ни-че-го не стоит действительно зачаровать всех этих мужиков только чтобы наказать меня…

Но если мы одно существо, как он может поступить так – с собой же?

Холодный смешок сквозняком щекочет мне ухо:

– Умная стала? Это в тебе от меня.

Мне чудится, или пальцы в волосах отпускают, разжимаются, холод сползает по затылку, переходит на заднюю часть шеи, потом ниже, пробираясь под футболку, скользит по позвоночнику, становясь все острее?

Мне чудится, или я чувствую горячий воздух у своей ключицы и едва заметное касание чего-то острого?

Этого не может быть – потому что Люция больше не существует.

Этого не может быть – потому что моя кожа под алкогольной анестезией, я только что держала руку в ледяной воде и почти не ощущала холода, а такие тонкие оттенки не ощутила бы тем более.

Но мне чудится.

Это все, что у меня осталось.

Я закрываю глаза, потому что черно-белый мир вращается вокруг меня. Я упираюсь ладонями в холодный камень столешницы – в раковине все еще льется вода. Шум не слышен, я слушаю то, что происходит внутри. Мне интересно только оно.

– Хочешь? – Шелестит еле слышный голос. – Хочешь?

Холод призрачных пальцев скользит по лицу.

– Я тоже кое-чего хочу… – льется внутрь меня ядовитый свист. – Дашь мне это?

– Что? – Спрашиваю я, но пугаюсь. – Да!!! – Быстрее, пока не передумал. Чего бы он ни хотел – я дам.

– Была бы ты такая послушная сразу, может быть, все пошло бы иначе… – издевается шепот. – Когда-нибудь я тебе расскажу…

На секунду мне становится страшно – это как заглянуть в бездну неслучившегося, понять, что потеряла что-то важное сразу после того, как это потеряла, но я не успеваю осмыслить это ощущение своим заторможенным мозгом. Потому что ощущения на моей коже перебивают все.

Они настоящие. Я не открываю глаза, но они настоящие – эти ледяные пальцы, что ложатся на мою шею сзади с двух сторон. Скользят вниз, касаются разреза на ключице, становятся влажными от крови.

– Сними.

Я в одно мгновение сбрасываю футболку вместе с бюстгальтером. На секунду я открываю глаза – и вижу в зеркале, как над раковинами наклоняется женщина с обнаженной грудью и страшными тенями на лице, словно ангел смерти уже пометил ее. Меня. Кожа серая, скрюченные пальцы скребут белоснежный фаянс, а в глазах пылает черное пламя.

Зажмуриваюсь – я не хочу знать, как это выглядит. Потому что пальцы проводят по груди и один очень острый коготь оставляет на ней росчерк боли.

Я шиплю сквозь зубы.

– Я король боли, любовь моя, – отзывается голос в голове. – Я могу сделать так, что твоя кожа останется нетронутой, но ты будешь корчиться здесь на полу от невыносимой муки. Но я хочу попробовать кровь… Я соскучился по твоей крови, моя вторая половина…

– Хорошо… – я тяжело дышу, мне не хватает слишком свежего холодного воздуха. Он тяжелый и темный, не хочет заливаться в горло. В этом нет ни капли вожделения, в этом есть только мучительная потребность – в нем.

Пальцы спускаются все ниже и ниже, по груди, задев соски острыми когтями – я вскрикиваю – по животу, заставляя меня вздрагивать всем телом. Ненавижу холод. Люто ненавижу холод, но внутри холода – Люций, и я принимаю его.

– Расстегни.

Я тянусь онемевшими пальцами и невыносимо долго вожусь с пуговицей на джинсах. Но она поддается, и молния скользит вниз, а вслед за ней скользит холод.

Когда ледяные пальцы касаются влаги у меня между ног, я моментально покрываюсь мурашками и вздрагиваю.

– Мммм… – тянет голос. – Ты только что думала, что ни капли не возбуждена, любовь моя. Тогда что это такое?

И пальцы ныряют дальше, касаясь, проскальзывая, проникая и замораживая все своим холодом. И в тот момент, когда приходит время боли – я сжимаюсь – моего позвоночника касается острый огненный язык.

– Аааааааа! – Это не стон, это больше чем стон, это было бы криком, если бы я могла вдохнуть этот тяжелый воздух вокруг.

– Еще? – Шипит. – Еще! – Соглашается сам с собой.

И внутрь меня проникает холод. А сзади обжигает огонь.

Что-то тяжелое наваливается, прижимая меня животом к столешнице, джинсы сползают вниз, и огонь стекает как горячий воск – ниже, ниже, ниже, пока не встречается со льдом.

Я выгибаюсь в немом крике, упираюсь лбом в зеркало, открытым ртом касаюсь своего рта в отражении, словно желая поцеловать саму себя – или его.