Валерий Пылаев - Горчаков. Титулярный советник

Судя по тону, заданный вопрос был чисто риторическим – но я все-таки надеялся услышать ответ. Хотя бы для общего развития, так сказать. Не то чтобы странный и недобрый спор между Хриплым и Юсуповым оказался для меня совсем уж непонятен – каких-то знаний определенно не хватало.

И что-то подсказывало: в книгах я их вряд ли отыщу.

– Объяснять… Если можно – пожалуй, да. Как ты догадываешься, методы террористов я никак не оправдываю. И даже наоборот – всячески осуждаю. Но сами по себе требования показались мне… как бы это сказать… – Я на всякий случай втянул голову в плечи. – Не лишенными… некоторого смысла.

Когда под седыми бровями зажглись два недобрых уголька, я уже решил, что разноса не миновать, – и вдруг дед рассмеялся. Не слишком задорно, без особого веселья – но все-таки вполне искренне.

– Забавно… Я уже объяснял это твоему отцу. И брату тоже, – проговорил он. – Видимо, каждому юному наследнику суждено однажды проникнуться светлой либеральной идеей. И однажды – в ней разочароваться.

– Видимо. – Я пожал плечами. – Так что не будем терять времени.

– Как пожелаешь, – вздохнул дед. – Что конкретно тебя интересует? Государственный контроль условий труда на производстве и зарплаты рабочих?

Я чуть не проглотил язык. Как он вообще?..

– Хочешь знать, откуда мне все это известно? – усмехнулся дед. – К сожалению, нравится мне это или нет, требования террористов все-таки покинули дворец Юсуповых. И разошлись во все стороны. Но дело даже не в этом.

– А в чем?

– В том, что в этих требованиях нет ничего нового. Вообще. – Дед откинулся на спинку кресла. – И должен удивить тебя: государственный контроль за производством уже давно существует.

– Вот как?

– Именно. На всех предприятиях, принадлежащих короне, нормы почти всегда соблюдаются неукоснительно, – кивнул дед. – Но на частных заводах и фабриках все, конечно же… несколько сложнее.

– Контроля нет? – уточнил я.

– Контроль целиком и полностью возлагается на владельца. И далее возможны варианты. – Дед сцепил пальцы в замок. – Я не могу говорить за всех, но наш род всегда заботился о тех, кто ему служит. Образование, услуги врачей и целителей… пенсии, в конце концов. В том числе и для семей, оставшихся без кормильца. Не самые плохие, как мне кажется… Но кому-то всегда покажется мало, Саша. – Дед на мгновение задумался. – Однажды Костя – когда ему было примерно столько же лет, сколько тебе сейчас, – пожелал выплатить дополнительную компенсацию одной симпатичной вдовушке, потерявшей мужа после аварии на заводе. Ровно пятьсот рублей из личных средств.

Не самая маленькая сумма. Даже по моим меркам. А для семьи рабочих – и вовсе огромная. Такое просто не могло остаться без последствий.

– И что случилось дальше? – поинтересовался я.

– Эта дура попыталась его соблазнить, – ухмыльнулся дед. – А через неделю таких неведомо откуда нарисовалось еще пять. Я уже не говорю о болванах, которые тайком сами совали руки в станки.

– И?..

– Что и? – буркнул дед. – В конце концов отцу пришлось закрыть производство. Три сотни людей остались без работы. А ту вдовушку зарезали прямо у дома месяцем позже. Кажется, за новую овечью шубу.

– Печальная история. – Я поморщился, будто чай вдруг почему-то стал невыносимо горьким. – Но в чем мораль? Как, по-твоему, правильно?

– Мораль в том, что никакого «правильно» вообще не существует. – Дед пожал плечами. – Ты не сможешь угодить всем – и всегда останутся недовольные. Нытики, которые считают, что именно с ними судьба, государство, аристократ или владелец фабрики обошлись несправедливо. И если ты собираешься заплатить каждому по пятьсот рублей из собственного кармана…

– То у меня не хватит денег?

– Хватит, – улыбнулся дед. – Но не сомневайся – завтра они придут и потребуют еще. Денег, справедливого суда, политических преференций…

– Освобождения заключенных, – добавил я.

– И его тоже. – Дед полез в ящик стола – видимо, за табаком. – И ты удивишься, кем на поверку окажется большинство несчастных узников: люмпенами, маргиналами, мелкими преступниками – а то и террористами. Вроде тех, с которыми ты уже имел сомнительное удовольствие познакомиться. Предлагаешь выпустить их всех?

– Нет, – вздохнул я. – И вряд ли этого бы хотел… хоть кто-то.

– А чего тогда? – Дед буквально не давал мне опомниться. – Возможности заниматься политикой? Да ради бога! Государственная дума существует уже чуть ли не сотню лет. По большей части туда всегда избирали бесполезный сброд – но мне случалось видеть и по-настоящему способных людей из простых.

Голова понемногу начинала закипать. Наверное, не стоило начинать подобный разговор без хоть какой-то теоретической подготовки – но деваться было уже некуда: дед явно оседлал любимого конька.

– Талантливые самородки непременно пробиваются наверх. Медленно, обдирая руки и прочие части тела – но все-таки пробиваются. – Дед причмокнул, раскуривая трубку. – Не могу сказать, что я так уж рад был каким-то там… лапотникам в Госсовете, – но только идиот станет отрицать их полезность. В конце концов, без них мы бы еще пятьдесят лет назад получили такой взрыв, по сравнению с которым дюжина уголовников с винтовками во дворце Юсупова – детский лепет.

Интересно – а знал ли обо всем этом Хриплый?

– А крепостное право? В последний раз мы пытались протащить реформу в тридцать четвертом! – продолжал дед, распаляясь все больше и больше. – И как ты думаешь – кто первым выступил против?

– Древние рода? – осторожно предположил я. – Аристократы, крупные землевладельцы?..

– Нет! – Дед выпустил из ноздрей дым, на мгновение став похожим на рассерженного дракона. – Государственная дума! Мелкие помещики, у которых от дворянского положения осталась, по сути, только бесполезная и дурацкая привилегия владеть другими людьми. Но куда больше меня тогда удивило другое: крепостная реформа оказалась не нужна самим крестьянам… Не всем, конечно. – Дед снова закусил мундштук зубами и тихо закончил: – Но не меньше трети из их голосов было против.

Я едва не разлил чай себе на колени.

– Хочешь спросить – почему? – усмехнулся дед. – Могу только догадываться. Я склонен думать, что переход к положению вольного человека для очень многих скорее означал бы потерю покровительства могущественного аристократа, чем какие-то особенные приобретения. Так или иначе, сейчас крепостное право – не более чем юридическая формальность. И кроме того, некоторые семьи поколениями так тесно связаны с родами, что это скорее можно назвать древним союзом, чем… владением.

– Что-то вроде вассальной клятвы? – спросил я. – Да?

– Сравнение не совсем верное. – Дед улыбнулся и пыхнул трубкой. – Но можно сказать и так. К примеру, прекрасно известная тебе Арина Степановна – крепостная.