Алексей Гончаров - Туман

– В моей голове уже нет никаких схем, поэтому будем действовать по твоему плану, – безропотно с улыбкой поддержал его Валентин и глубоко прерывисто вздохнул, вспомнив недавний кошмар.

– Ты прибежал приблизительно оттуда, – непонятно куда махнул рукой Максим и за плечи развернул Валентина в нужном направлении, продолжая рассуждать: – и, соответственно, домом там не пахнет.

– Не пахнет, – согласился Егоров и даже принюхался, но ничего кроме влаги не почувствовал.

– Правильно, – невозмутимо продолжал Зиновьев, – потому что он должен быть правее. Вот «грунтовка» (присел Максим и подобрал с дороги какой-то камушек), она упирается в насыпь. Но перед этим должен быть съезд во двор нашего дома. Верно? – спросил он Валентина, не требуя ответа, и повёл его вперёд, придерживая за локоть и, продолжая объяснять: – Я всё время шёл по правому краю дороги, и съезда к дому пока не было. А это значит, что он вот-вот должен появиться.

– Пойдём совсем медленно, чтобы не пропустить, – попросил Валентин Владимирович, наложил свою ладонь на держащую его руку Максима и с тревогой в голосе сообщил: – Макс, мне кажется в этом тумане, есть что-то неестественное. Я здорово испугался, можно сказать, был в истерике, пока не услышал твой голос. Я вышел из подъезда и шёл всё время прямо, надеясь наткнуться на нашу беседку, но ни её, ни высокой травы за ней не было. Я наткнулся на какой-то натуральный чернозём. Потом я начал метаться из стороны в сторону, как ошпаренный и, в конце концов, как видишь, заблудился.

– Обычная паника, – успокоил его Максим и поводил впереди себя по белому занавесу рукой, как бы демонстрируя, что ничего сверхъестественного в этом тумане нет, кроме густоты, а после сказал: – Я тоже испугался. Но только когда услышал: «Господи, где я?!».

В отличие от отчаянного крика Егорова, Максим произнёс эту фразу в зловещей интонации и рассмеялся. Валентин так же поддержал его пародию каким-то самокритичным стыдливым смешком, и вдруг кое-что заметил под ногами с правой стороны.

– Вот он – съезд, – обратил он внимание Максима.

– Точно, это – он, – пригибаясь к земле, согласился Зиновьев и весело прибавил, когда выпрямился: – Ну, вот, мы и дома.

От радости они прибавили шаг, но вскоре оба врезались в серую стену дома, которая внезапно выросла перед ними из тумана.

– Не понял, – прошептал удивлённо Максим, потирая ушибленное запястье. – Это же окна бабы Пани. Странно. Откуда они здесь? К ним же даже никакой тропинки никогда не было. Одна трава…, да пара кустов крыжовника росло. Ну, правильно. Вот он, – провел он рукой по замаскированному в густой дымке кусту.

– Я же говорил тебе: здесь что-то не чисто, – отозвался с тревогой и лёгким возмущением Валентин Егоров.

– Владимирович, ну, её к чёрту, твою мистику, – почти взмолился Максим. – Слава богу, что дом нашли. Ты не представляешь, как мне сейчас хочется оказаться в квартире и успокоить свою маму Свету.

И Зиновьев толи на радостях, что вышел к дому, толи ещё по какой причине, от души шлёпнул ладонью по серой штукатурке стены.

– Ты прав, ты прав, – проговорил Валентин, с какой-то благодарностью поглаживая влажный подоконник.

Затем, не отрывая пыльцы от шершавого фасада, они обошли дом против часовой стрелки и оказались у закрытой двери первого подъезда. Вошли внутрь, и из каждого мужчины, как по команде, вырвался свой выдох облегчения. Максим по-дружески подтолкнул Валентина Владимировича в свою квартиру.

Светлана Александровна, ещё заслышав шорох на лестнице, с трепетом в груди поднялась с кровати и, накинув на плечи мохнатую шаль, вышла в коридор.

Слёзы заблестели в её уставших бессонных глазах. В полумраке прихожей за Валентином Егоровым стоял её сын. Она не спешила броситься в его объятия, а любовалась им, пускай и плохо различимым в неосвещённом коридоре, но это вернулся её мальчик, и Светлана Александровна старалась впитать в себя всю прелесть и волшебство этого момента. Понимая, что произошло какое-то чудо, она в неподвижном молчании благодарила Бога за посланную ей милость. И первым не выдержал Максим. Протиснувшись между свисающей одеждой и Владимировичем, он обхватил мать своими длиннющими руками и, уткнувшись лицом в её седые волосы, прошептал с глубоким чувством:

– Мам, как же я тебя люблю!

– Но, не больше, чем я тебя, – задыхаясь от объятий сына, а потому с усилием проговорила Светлана Александровна и после чуть отстранилась, чтобы наконец-то взглянуть своему чаду в глаза.

– Я знала, что этим утром ты вернёшься, – сказала она уже свободным голосом, улыбаясь, держа Максима за руки, – как только увидела за окном туман, сразу поняла, что только с тобой могу пережить такое нашествие.

– Ну, брось. И ты в какую-то мистику подалась. Обычное природное явление. Впечатляет, конечно, но не настолько, чтобы впадать в панику. Правда, Владимирович? – обратился Максим через плечо к соседу.

– Здравствуй, Валентин! – перенесла Светлана Александровна своё внимание на Егорова и, будто извиняясь за не вынужденное первичное отсутствие гостеприимства с её стороны, шутливо предположила: – Ну-ка, быстро сознавайся: это ты спас моего непутёвого охламона из лап правосудия?

– Если бы, – с сожалением пожал плечами Егоров. – Он сам пришёл, а по пути ещё и меня спас заодно. Я же, Светлана Александровна, заблудился в этом кошмаре.

– Как это? – заинтересовалась Зиновьева, не скрывая на лице искреннего удивления, и предложила: – Пойдёмте скорее на кухню, я поставлю чайник, и вы мне всё подробно расскажете.

Валентин на мгновение задумался: а погасил ли он огонь под своим чайником? Вспомнил, что точно повернул ручку конфорки, и со спокойной душой проследовал за Светланой Александровной на кухню, где Макс уже что-то жевал, стоя перед распахнутой дверцей холодильника.

Они сидели за столом, пили чай в прикуску с тем, что только могла собрать Светлана Александровна из еды для голодного сына, и делились своими впечатлениями о вчерашнем вечере, ночи и сегодняшнем утре. Излагать подробности этой беседы нет никакого смысла, потому что мой внимательный читатель и сам может в общих чертах представить себе этот разговор. А я лучше предложу ему заглянуть в другие квартиры, стоящего на отшибе дома, да, к тому же ещё, окутанного таким невероятным туманом.

Второй спаренный, согласно щадящему графику, выходной день начинался для Маргариты Николаевны Потёмкиной обыденно и привычно. Она проснулась без будильника и минут десять лежала укрытая одеялом, без движения и с закрытыми глазами. Я бы не осмелился сравнить её со спящей красавицей, потому что в целом обстановка и атмосфера в комнате не располагала ни к каким надеждам на счастливый конец. Скорее, на ум приходит хрустальная ваза в мягкой подарочной упаковке, хотя и эта ассоциация не слишком сочетается с Маргаритой, – уж больно она праздничная. А если оставить в покое аллегории и обратиться к удручающей реальности, то неподвижная Маргарита Николаевна, на самом деле, осторожно, как бы заглядывая в себя, пыталась понять и оценить, в каком состоянии находится её организм. Она лежала и боялась даже пошевелиться, потому что знала, что любое движение подогреет внутренние болезненные ощущения до ноющей боли.