Сана Миллер - Проверка на реальность

– Чат группы. Если интересуешься лексикологией – на, можешь почитать, тут конспект скинули.

– Не для того я бросил эту шарагу, чтобы читать ваши чатики. Кстати, знаешь, что сегодня было на работе?

– Не знаю, рассказывай.

…

– И они отдали проект этому кретину, представляешь?

– Представляю.

– Это нечестно, просто нечестно. Что с этим миром вообще не так? Где хоть капля справедливости?

– Ты уже несколько месяцев на работу ворчишь. Может, пора обновить резюме?

– С удовольствием послушаю твоего совета о работе, когда перестанешь питаться дошираками на съёмной квартире.

Я одновременно остановилась, вдохнула и стиснула зубы так, что они заболели. Особенно обидно стало за дошираки. Вообще-то я отлично готовлю.

– Ты чего? Я ж шучу, – он весело рассмеялся и потрепал меня по голове. – Не обижайся, ты умничка. Я не это имел в виду.

Юморист, значит. Ну хорошо. Значит, не обидишься, если я пошучу в ответ.

– Смешно. Тогда возникает вопрос: почему питаюсь дошираками я, а с миром вечно что-то не так у тебя?

Он скорчил максимально презрительную мину.

– Я сам разберусь, окей? Достаточно было просто выслушать.

– Матвей, я тебя давно слушаю. Из твоих рассказов я поняла, что тебя особо не грузят, нормально платят и позволяют развиваться, при том, что у тебя нет вышки. Да о таком половина универа мечтает! Но акцент ты вечно делаешь на то, что тебе не дают вести проект, который явно не твоего уровня, не повышают зарплату, хотя не представляю, куда сейчас ещё выше, и что кофемашина в офисе зёрна пережаривает. Окей, допустим, тебя не устраивают действительно важные вещи. Так чего ты сидишь ровно? Ты даже на отдалённую перспективу ничего не планируешь!

– Я рассчитывал на поддержку, а тебе вообще ничего нельзя рассказывать, – холодно заметил он. – У тебя была одна задача – выслушать, а не лезть с непрошенными советами.

– Это мой первый непрошенный совет за несколько месяцев.

– И надеюсь, что последний.

В голове зашумело. И правда, что я вообще знаю о его работе? Как я могу судить? Он просто устал и хотел выговориться, а я, как всегда, не умею слушать и лезу куда не просили…

Нет, стоп. Это не мои мысли.

Выговариваться нормально, а вот отпускать шуточки в адрес собеседника – ни разу. И обвинять во всём плохой мир, даже не пробуя что-то изменить самому – тоже. Мир ни в чём не виноват. Не виноват!

Не нужно мне ни веры, ни попыток понять правила игры. Так больше нельзя. Нам обоим откровенно неправильно, а значит, пора заканчивать.

– Я домой.

– Боже, только драмы не хватало. Обиделась?

– Не дождёшься. Я замёрзла.

Нет, это не был намёк, что меня нужно приобнять. Это, чёрт возьми, значило, что я хочу домой, потому что стало холодно. Он развернул меня к себе и внимательно посмотрел в глаза, будто пытаясь поймать на лжи.

– У нас всё хорошо?

«Мы должны расстаться».

«Что я такое думаю? Я должна быть с ним. Он любит меня и заботится».

«Чьи это мысли?»

«Мои».

«Слишком шумно. Где во всём этом я?»

«Кто здесь?»

– Да.

– Я за тобой зайду завтра.

– Решим с утра, хорошо? Пока не знаю, что будет по учёбе.

Он криво улыбнулся и провёл пальцем по моей щеке.

– Я зайду на факультет так или иначе. Хочу тебя увидеть.

Я ответила самой лучезарной из всех своих улыбок.

– Спишемся. Пока.

И прежде чем его губы успевают дотронуться до моих, я успеваю ускользнуть в подъезд, в благодатное одиночество, ощущая убийственное жжение его взгляда на спине. Туда, где в мою голову не будут лезть посторонние мысли, затмевая мои собственные.

В подъезде, как всегда, темно, тихо и стоит запашок мусоропровода. Я взлетаю на свой этаж, словно за мной гонятся, и пытаюсь засунуть ключ в скважину. Обычно мне это удается ровно с третьего раза. Наконец, замок щёлкает, я делаю шаг внутрь темноты и огораживаю себя от всего на свете десятью сантиметрами металла. Жилище встречает меня мерным тиканьем часов, пусть и съёмное, но такое безопасное. Сумеречный свет пробивается сквозь закрытые жалюзи, разрезая темноту полосами глубокого синего цвета. Скидывая на пол куртку и рюкзак, я подхожу к окну и осторожно раздвигаю пальцами жалюзи. Он всё ещё там, смотрит на мои окна. Сумерки сгущались.

Уходи.

Уходи, блин, уже.

Я отступила назад, в темноту.

Чужие мысли, чужие суждения, чужой взгляд на мир. Не разберешь, где чьё, пока не возникнет контекст. Пока память не станет похожа на лоскутное одеяло из воспоминаний, которые тебе не принадлежат, из чуждых интересов, к которым просыпается внезапная тяга. Как отпечатки на поверхности стекла. Они исчезнут, всегда исчезали, просто нужно немного времени…

Мириады вспышек пронизывают мой мозг. Я вижу лица, которые никогда прежде не видела, дом Матвея, и мне мучительно хочется пойти туда прямо сейчас, хоть у меня и нет ключей, хотя постойте, ну конечно же есть, я ведь живу там… Но… Где я нахожусь сейчас? Это дом моей девушки. А кто я?

Стоп-стоп-стоп. Стоп!

Меня зовут Рау. Я нахожусь у себя дома. И никуда отсюда не выйду. Ни за что. Держась одной рукой за подоконник, а другой за голову, я опустилась на колени, а затем легла прямо на пол и принялась всматриваться в темнеющие просветы между пластинками жалюзи.

Меня зовут Рау. Я – живая идея и не хочу быть чем-то другим.

Я, наверное, никогда не любила. Просто однажды мне признались в чувствах, и я подумала, что это подразумевает автоматическое возникновение некоторых обязательств с моей стороны. Кто знал, как оно будет? А вдруг я испытываю то же самое? Или испытаю, совсем как настоящий человек? Если задуматься, я очень этого хочу. Люди создали этому чувству мощнейшую пиар-компанию, возможно, оно действительно того стоит? Симпатия есть, и если этого скромного вложения достаточно…

Любовь и всё прилагающееся не особо пришлись мне по вкусу. Однако оказалось, что существует нечто более крутое.

Вера. Сила. Кристальная чёткость и небывалая устойчивость в эфире. Я купалась в энергии, конвертированной из простого факта того, что в меня не просто верят дистанционно и в общих чертах, а вот так, совсем рядом.

– Мы с тобой так похожи, – любил повторять он.

– Наверное, – соглашалась я, хотя до меня не очень-то доходило, откуда такие выводы.

– Ты удивительная.

Сейчас меня тошнит и мутит от его присутствия в моей голове. Всего этого не должно там быть.

«До пика резонанса осталось 70 часов».

Что-что? Уже и слуховые галлюцинации?

Стало настолько темно, что разница между закрытыми и открытыми глазами не ощущалась, сколько ни моргай. Я продолжала вжиматься в пол в кромешной тьме и пытаться разобрать то, что хочет сказать внезапно ожившая темнота. Она шевелилась, пузырилась, исходила радиоволнами неизвестных частот, обволакивала, нашёптывала.