Ксения Биличук - Закрытые двери

– Никогда такого не видел, – он продолжил удивленно смотреть, на меня лишь мельком глянув на девочку, осторожно пересчитывавшую монеты из фартука. – Но все равно спасибо. Теперь нам не страшна зима.

– Разучи еще пару мелодий, и ты никогда не будешь голоден, – я погладила мальчика по его белесой голове и пошла навстречу к Арайе.

Как иронично это звучало. Ведь история идет по спирали. Сначала новое, что прежде никто не видел и не слышал, заставляет тянуться к этому. Люди готовы последние портки отдать, чтобы прикоснуться к неизведанному. Но время идет и это новое приедается. Становится старым и уже неинтересным. И те, кто еще минуту назад собирал вокруг себя сотни, а то и тысячи зрителей, остается ни с чем.

Эти дети были первыми, кто открыл для людей мир музыки и танца. Но насколько хватит интереса публики? Когда закончится эта возможность зарабатывать искусством, невиданным прежде?

Я прошла все стадии. От любви к танцу, до роли вечного статиста в толпе таких же средних танцоров. Были и взлеты, и падения, ушибы, растяжения, триумфы. Были полные залы и три зрителя в последнем ряду. Были овации и сжимающая сердце хула. Все это пройдено.

А здесь все только начинается…

– Что это было? – повторила вопрос мальчика Арайа, когда я сровнялась с ней.

– Танец, – немного печально от своих мыслей ответила я. – Разве у вас тут не принято танцевать?

– Я не знаю, – девушка пожала плечами и внимательно посмотрела на детей. – Я такого прежде не слышала и не видела.

– Вернемся домой, я тебе и не такое покажу, – я похлопала ее по плечу и огляделась. – А где твой брат?

– Он еще не со всеми делами разобрался. А мне сказал отправляться на постоялый двор, нужно заказать еды и припасов, чтобы отправиться обратно засветло.

Я кивнула. Мне тоже нечего здесь больше получить…

Дни тянулись друг за другом в устоявшемся распорядке. Ни потрясений, ни радостей. Один день сменял другой, солнце проходило свой путь, вставая на востоке и прячась на западе.

А мы продолжали жить и учиться.

Я училась новым реалиям и готовилась к неминуемо приближающейся зиме. Арайа училась искусству, проведывая меня раз в несколько дней, Олег учился владеть новыми вещами, которые прежде в его роду обходили стороной.

Им нравилось проводить со мной время. Им было интересно бродить по Старому городу, где теперь появилась живая душа. Для них в одночасье сломалась печать запрета, древнего табу на посещение места, где все началось. И теперь им еще больше хотелось узнать о том народе, что жил здесь до них.

Мы помогали друг другу. Мы существовали на взаимовыгодных условиях. Я учила, они кормили. Я помогала им, а они мне.

Но со временем наше сосуществование или соседство переросло в семейные отношения. Я подбирала полезное оборудование, которое может облегчить их быт и жизнь, а они учили обходиться тем, что имею.

И вот теперь, раскидывая выпавший за ночь удивительно потяжелевший снег, я радовалась тому, что Олег успел привезти и наколоть дрова. Вокруг звенела тишина, такая густая, что ее можно было есть ложкой. А снег, отражая ее от своей поверхности, только усиливал этот звон.

За три месяца для меня физический труд стал привычным. И если первый мой выпавший снег превратился в испытание – в проверку на выносливость и стрессоустойчивость, то теперь традиционный утренний выход с совковой лопатой на бис стал нормой.

Меня выбросило из эпохи высоких технологий, центрального климатизатора и ламп дневного света во времена свечей, дровяной печи и записок через пса. Но почему теперь это не вызывает раздражения, а рисует улыбку на лице?

Я разогнулась, воткнув лопату в сугроб, и подставила лицо зимнему солнцу. А ведь по всем показателям сейчас ноябрь, примерно середина. Но откуда же столько снега? И почему мороз так сильно кусает за щеки?

Проход был откопан меньше чем на половину до колонки, а там еще и лед где-то под снегом. Вот там-то и начнутся испытания вперемешку с фигурным катанием. Но кофе хочется сильнее, чем отдохнуть, поэтому стоит пожертвовать мягкими тканями в угоду своей страсти.

И снова я ругала себя за лень. Воды, заготовленной с вечера, хватило лишь на утренние умывания, а вот завтрак в очередной раз отошел на задний план.

Кто ж знал, что ночью выпадет столько снега? Ну, кто мог подумать, что наутро дверь придется вышибать с разбега, чтобы выпасть потом на улицу? И вот теперь до заветного кофе оставалось лишь полдорожки, ледяная колонка и пустое ведро.

Но почему-то от этих мыслей было не обидно, не страшно, не слезливо, было просто смешно и как-то по-особому радостно на душе. Только сейчас ко мне пришло осознание, что впервые за сто семьдесят пять лет я по-настоящему счастлива. Не нужно никуда спешить, не нужно соответствовать чьим-то ожиданиям, не нужно переживать из-за всяких мелочей и чужих взглядов. Нужно просто жить так, как хочется тебе. И делать все, чтобы именно тебе стало хорошо и комфортно.

Видимо только для этого мне стоило хорошенько выспаться полуторавековым сном. Была все же в нем какая-то польза.

Но жесткое желание позавтракать ароматным кофе с сухарями, заботливо изготовленными Арайей, оказалось сильнее лени. И оно требовало прекращать свои философские размышления и продолжать раскопки.

Оттого лишь разогнув спину у самой колонки, я увидела его. Огромный пес летел в мою сторону, проваливаясь в сугробы по самую грудь и выпрыгивая из них, словно выныривая из воды. Он надвигался в полной тишине, как снаряд, выпущенный из пушки. И чем ближе становился этот мохнатый болид, тем сильнее начинало сжиматься сердце.

Что-то случилось. Что-то нехорошее произошло в Имении. Иначе Бутс появился бы не ранее чем завтра, а то и вообще к концу недели. Не было слышно даже хруста снега под проваливающимся псом. Страшная, гнетущая тишина убивала меня догадками и переживаниями.

Не выдержав этого, я отбросила чертову лопату и, утопая в тяжелом, но таком рыхлом снегу по пояс, побрела в сторону вестника. Казалось, что исчисление времени пошло на часы, таким вязким был снег и таким недостижимым оставался пес. А я, будто ледокол, рассекала собой сугроб, таранила его, прокладывая себе путь.

Прошла вечность прежде, чем мы встретились. И казалось, что это испытание не закончится никогда. А снег начнет со временем таять только от прикосновения ко мне – так сейчас горело все мое тело от напряжения.

Наконец, пес остановился и громко гавкнул, нарушив тем самым зловещую тишину. Я упала рядом с ним, пытаясь выстроить дыхание, пытаясь немного остыть, и разглядывала его ошейник в поисках тубы, в которой брат с сестрой передавали мне записки.

Тубы не было. Пес молча смотрел на меня, ожидая чего-то. Мы оба молчали. И тишину нарушало только мое тяжелое дыхание, а Бутс будто и не запыхался вовсе. И все же в его взгляде стойко читалось какое-то особое беспокойство. Что-то случилось. И нужно срочно отправляться в Имение.