Дорофея Ларичева - Охотник и его горгулья

– Стоять, кролики перепуганные! – заклокотала из-под потолка Нюка отпрянувшим от окон людям.

Оказывается, всего лишь задремавший жрец Всевеликого свалился со стула. Специально или нет, некогда выяснять. Разозлившись больше на себя, чем на него, я отправил служителя в кладовку под лестницей и пригрозил запереть, если тот ещё раз покажется мне на глаза.

Дабы не растерять остатки купеческого уважения, я поспешил отрабатывать обещанный гонорар, выглядывая в окна, заодно проверяя магические маячки: не потухли ли, не разрядились? Пока всё было в порядке.

– Может, в городе ещё есть чужаки, и твои одержимые заявятся к ним? Нас для них слишком много, – предположил сине-малиновый. В глубине души я на это тоже очень надеялся. Но сердце подсказывало – к нам и только к нам!

С небольшими передышками, мы дотянули до четырёх утра. Вот тогда-то оно и началось.

Бушевавшая всю ночь гроза умерила ярость, нехотя, поползла за горы, чтобы оттуда, неудовлетворённо ворча, грозить Нитересу костлявыми пальцами молний. Ветер тоже стих, успокоился. Защитники «Подковы» некстати расслабились…

И тут стекло среднего окна в общем зале разлетелось мелкой крошкой. Выворачиваемая ударом чудовищной силы, на стол рухнула рама. В образовавшийся проход один за другим хлынули красхи. Четыре, пять… Восемь! Как их проглядели? Откуда их столько, пожелавших дармовой молодости?

Выпустив в мир давно заготовленные заклинания, я почувствовал, как в ужасе застыли на своих позициях измотанные ожиданием люди, как затряслись их тела, затёкшие в неудобных позах. Срочно что-то предпринять, дабы вывести бедняг из ступора. Перебьют же, как кроликов перед княжеским приёмом!

– Играйте! – зло рявкнул я на притихших музыкантов. – Играйте, трусы, чтобы вокруг не происходило!

Красхи в чёрных плащах, с бледными бескровными лицами, с горящими нечеловеческим красным огнём глазами, напали на купцов… Вернее, на приготовленных мною несколько мгновений назад призраков. Это было всё, на что я был способен: на пару минут создать подобия людей, даже тёплых и плотных на ощупь… Но этого хватило спрятавшимся за стойкой и столами защитникам, чтобы метнуть в красхов отравленные ножи.

Я хорошо помнил слова Нюки: «Если погибнет одержимый тогда, когда в нём находится глубинный дух, погибнет и дух…» Оставалось проверить это.

Двое упали сразу. Остальные, похоже, нарядились более основательно. Маленькие ножи застряли в их одежде, либо отскочили от металлических нашивок. Что ж, для такого случая у нас припасено ещё кое-что.

Стоявший на лестнице чуть выше меня человек, бросил вниз сеть. Метко, молодец! Почти всех накрыл. Мы выиграли несколько секунд. И наши бойцы вновь метнули ножи. Но разве удержит сеть шестерых… нет, уже четверых красхов?

Я на миг закрыл глаза, чтобы не видеть того, что происходило с тщетно сопротивлявшимися внизу бойцами. Но их крики ещё долго будут преследовать меня во сне.

Трое… А мы не успевали. Один из них, самый высокий и ловкий красх, направился к парадной лестнице. Остальные рыщут внизу, заглядывают под столы, вышибают двери в кладовки… Прости меня, Всевеликий, где-то там сидит твой жрец, если не околел с перепугу. И если он действительно жрец, а не тот, за кого я его принимаю. Мне отсюда не видать, нашли ли несчастного. Защити его сам, я не сумею!

Отчего же медлят остальные? Да, яд был только на клинках тех, кто погиб внизу. Но кроме яда есть ещё средства…

Как-то подозрительно малолюдно стало на первом этаже. Часть бравых защитников струсила, рванула по узенькой боковой лесенке наверх. Куда же вы, трусы?!

– Играйте! – зашипел я вновь притихшим музыкантам. – Или с вами расправлюсь я!

Было слышно, как скрипнула первая ступенька «моей» лестницы. Она всегда скрипит, когда на неё наступают… Ну же, бойцы мои отважные, чего вы медлите?!

Я вытащил нож. Не отравленный, к сожалению. Руки дрожали, но я всячески старался совладать с этой дрожью. Я не должен промахнуться. Я держал его лезвием вперёд на свободно раскрытой ладони.

Подойди ближе, красх! Я старался не смотреть в красные глаза, искаженное злостью уже не человеческое лицо. Тварь жаждала жертвы. А я стоял перед ней, словно сосуд, наполненный жизнью, кровью… тёплой вкусной кровью… Я чувствовал её голод и чуть не опоздал.

Когда нас разделяло ступенек пять, я заставил себя выпустить заклинание. Клинок сорвался с ладони и вошел красху в шею. Я не сразу понял, что промахнулся. Одержимый пошатнулся, но удержался на ногах. И сделал ещё шаг в мою сторону. Я же остолбенел, прикованный страхом, не в силах сдвинуться с места. Моя погибель протянула руки, чтобы разорвать жертву на части.

Но в последний миг музыканты… Эти ленивые, трусливые музыканты вспомнили о своём долге и заиграли. Я очнулся от оцепененья, швырнул во врага первое пришедшее на ум заклинание, взбежал на второй этаж. Красх затопотал следом, но слишком неуклюже – давала знать о себе рана. Враг хрипел, истекал кровью, но продолжал охоту.

Мои чары на него не подействовали. Ещё бы, я ведь попытался его ослепить. Но одержимый сейчас в любом случае слепец. Его глазами смотрит дух…

Бой шел и на втором этаже. Оставшиеся красхи преодолели боковую лестницу и теперь разъярённо атаковали купцов. Прочь отсюда. Ещё зашибут, придётся Сервено на похороны расщедриться. Тьфу, о чём я, дурак, думаю?

Когда же красх задохнётся, когда же ослабеет? Мы плясали на лестнице. Я уворачивался, он нападал. Я слышал только музыку и булькающие хрипы своего преследователя. Попытался поджечь его плащ, но красх в обычной жизни мог повелевать огненной стихией, ибо пламя тут же исчезло, не причинив ему ни малейшего вреда. Я вспомнил про заклинание удушья. Куда там! Чтобы произнести его, требовалось время и концентрация на жертве. Я же постоянно сбивался.

Я сделал шаг в сторону, споткнулся о чьё-то тело и начал заваливаться на бок. «Ох, зря не сбежал!» – мелькнула в голове запоздалая мысль.

Но тут на протянувшего ко мне руки красха обрушился серебряный вихрь… Горгулья! Держа в передних лапах меч, она воткнула его прямо в горло красху. Тот в последний раз булькнул и завалился на меня, заливая кровью. Отплёвываясь и ругаясь, я выполз из-под поверженного чудовища.

В разгромленном зале четверо купеческих слуг добивали последнего красха, словно еж утыканного ножами. Чтобы им не мешать, я остался на лестнице и обессилено опустился на ступеньки.

– А ты молодец, всё правильно сделал, не струсил, – похвалила меня Нюка.

Я промолчал. Не до разговоров. Отдышаться бы!

Всё, и последний красх мёртв! Подкрались-таки сзади, отрубили голову. Фу, как противно смотреть… Я хотел отвернуться, но разглядел выбравшегося из кладовки жреца. Живёхонький! Это знак. Надо в храм сходить, подношение оставить. Может, Всевеликий меня будет лучше охранять…