Василий Степной - Бесконечность. Слияние

– Есть! – козырнул сержант и убежал назад.

– Как там обстановка-то в городе? – спросил меня лейтенант.

– Плохо, – ответил я. – Народ обезумел. Кто не успел или боится бежать, прячется в квартирах. Те, кто подумал, что теперь сам себе власть и сила, начали захватывать территории, не считаясь ни с кем и ни с чем. Начались погромы и грабежи всего подряд, без разбора. А ошалевшая вчерашняя шпана взялась за оружие и начала отстрел не согласных с их новыми правилами. Полиция без помощи с таким не справится.

– Невесёлые ты картины рисуешь, Вячеслав Ветров, ох невесёлые.

Он развернулся и быстрым шагом пошёл к оцеплению. Дорогу освободили, и к нам подъехал специальный электрокар малой вместимости для быстрой транспортировки. Мы с сержантом вытащили Митрича из кабины и уложили в электрокар. Затем сели в него сами и поехали в сторону мобильного госпиталя. Кажется, наконец-то всё закончилось. Можно выдохнуть.

«Держись, напарник, у нас получилось», – мысленно произнёс я и приготовился к долгому пересказу событий прошедшего дня сержанту.

Как только мы добрались до госпиталя, Митрича тут же увезли в операционную. Я не находил себе места и никак не мог успокоиться. Вроде ведь всё, успели, получалось. Но нет, всё мне казалось, что что-то не так. Я ходил туда-сюда рядом с операционным боксом и ждал новостей. Потом меня поймала медсестричка и отвела на осмотр. Оказалось, что у меня выбито плечо. Я так был занят собственными переживаниями и мыслями, что даже не обратил внимания, как мне вправили плечо на место и приложили лёд. Через пять минут я вышел такой же задумчивый, но с вправленным плечом и бандажом, поддерживающим мою руку. Но я этого не заметил и всё так же по привычке другой рукой поддерживал ушибленную. Очнулся я опять возле операционной.

Через час ко мне вышел врач и пригласил к себе в бокс.

– Операция прошла успешно. Ранение не серьёзное, но он потерял много крови, поэтому всё могло обернуться очень плачевно. А сейчас пулю достали, переливание сделали, так что всё будет в порядке. О многочисленных ушибах я и не говорю. Отлежится пару дней, а дальше посмотрим по состоянию, но я думаю, что всё будет в порядке, он очень крепкий для своего возраста. Не переживайте так, вы, можно сказать, его спасли, когда вывезли из города и привезли сюда.

– Да в том-то и дело, док, – я тяжело вздохнул, – что не я его спас, а он меня, причём, получается, дважды. Сначала в городе от сорвавшейся с катушек шпаны, потом на дороге.

– Так он что, сам раненый сюда приехал? – удивился доктор. Я кивнул. – Ну что ж, им нельзя не восхищаться, какая воля, не каждому это дано. И, видимо, вы ему очень дороги, поверьте, я знаю, о чём говорю.

Мне оставалось только согласиться, и всё рано я не мог успокоиться, переживания только нарастали, потихоньку, по чуть-чуть увеличивая беспокойство.

– Не переживайте вы так, уже всё закончилось. Вам надо отдохнуть, наверняка у вас был тяжёлый день. Я распоряжусь, вас устроят рядом с вашим другом.

Он с кем-то связался и попросил зайти, а потом снова повернулся ко мне:

– А знаете, у меня есть лекарство, способное вам помочь, – и хитро улыбнулся. Потом открыл шкафчик с разными пузырьками, достал пол-литровую склянку и стакан. Налил и протянул мне: – Пейте залпом и идите отдыхать.

Я повиновался, выпил содержимое в три глотка, мимоходом отметив, что это спирт. Отдал доктору стакан. Он посмотрел на меня заинтересованно и произнёс:

– Однако.

Тут вошла медсестричка и повела меня туда, куда сказал доктор.

Когда меня привели в бокс, я увидел в ряд четыре койки, а между ними маленькие раскладные столики. В принципе, больше ничего и не нужно. Я лёг на койку и, утомлённый этим днём и всеми переживаниями, вырубился мгновенно.

Проснулся я уже на следующий день. Открыл глаза. И подумал, что у меня похмелье. Потому что состояние было похожим: тяжесть в голове, вялость, открывать глаза совсем неохота. Вот, думаю, проснулся без будильника, сейчас пойду на кухню, выпью средство от похмелья и буду собираться на работу. Потом вспомнил все события прошлого дня и вскочил как ошпаренный. Сел на койку. Растёр руками лицо. Осмотрелся. Металлопластиковый бокс высотой два с половиной и длиной шесть метров был похож на контейнер для перевозки грузов. Посередине длинной стены, под потолком, окошко размером пятьдесят на тридцать сантиметров. Над каждой койкой на стене какие-то кнопки и несколько приборов неизвестного мне назначения.

Когда вчера завалился спать, никого не было. А сейчас на соседней койке спал Митрич с перебинтованной ногой и уже не бледный, а вполне себе здорового вида. А на следующей лежал ещё один пациент, практически весь перебинтованный.

– Наверное, ожоги, – подумалось мне. – Похоже, люди начали поступать.

И пока осматривался, ощутил цепочку на шее. Тут же схватился за неё и достал жетон «Бесконечности». Сначала радости моей не было предела, как будто нашёл очень нужную вещь, которую так долго искал. Но в ту же секунду пришло понимание ситуации, и меня прошиб пот и разочарование. Ведь если бы за зоной оцифровки переставали действовать законы и привязанность виртуального мира, то у меня не появился бы жетон, оставленный дома. И это та вещь, которая на данный момент является ключом для взаимодействия с полностью цифровой системой. И получается, это та вещь, которая в играх характеризуется как «уничтожить, потерять, продать невозможно». Из этого делаю вывод, что за зоной оцифровки пропадают способности и функционал игровой реальности, однако те, кто попал под оцифровку, продолжают оставаться оцифрованными и вернуться в реальный мир простым выходом из зоны, похоже, невозможно.

Я тяжело вздохнул. Может, учёные и попытаются найти эту возможность, но мне кажется, что всё-таки «реальным» стать нельзя. И я даже уверен, что учёные с большим рвением возьмутся за работу в этом направлении. Это же новые просторы, да ещё и, скорей всего, связанные с проблемами мозга, а сейчас это очень востребованная тема. А тут столько подопытных. Мне на миг стало страшно, и возникло желание срочно отсюда бежать, но я посмотрел на Митрича. Нет, я не могу его бросить.

Ворочая подобные мысли и так, и эдак, я всё равно приходил к выводу, что все ответы за зоной оцифровки я получил. Хоть они и не радостны для меня, но возврата нет. И тут оставаться как-то боязно: быть крысой в экспериментах то ещё удовольствие. Да и в лагерь беженцев попадать нельзя, оттуда уже не сбежишь. А то, что именно там мы станем теми, кого нужно изучать под микроскопом, это точно. И самое главное, надо теперь поддержать Митрича в его стремлении быть цифровым, тем более что он для меня сделал гораздо больше. Значит, решено. Как только Митрич очнётся, надо быстренько отсюда делать ноги, пока тут тоже оцепление не выставили. И что-то мне подсказывает, что раз уж мы цифровые, то в цифровой зоне наша цифровая регенерация залечит раны быстрее.