Игорь Петров - Добрый. Злой

В полутемной комнате типовой девятиэтажки, в старом кресле с протертыми подлокотниками, сидел человек. Тело его было абсолютно неподвижно и слегка напряжено. Если бы кто-то случайно вошел в комнату, то заметил бы некоторую странность в поведении сидящего. Во-первых, человек этот, сидевший в неярком свете торшера, совсем не мигал глазами, а во-вторых, взгляд его был направлен в некую несуществующую точку в пространстве. Так выглядит человек, который узнал какую-то шокирующую новость, и новость эта была настолько плохой, что буквально пригвоздила сознание к этой точке, а тело к этому креслу, заставляя перестроить все мировосприятие человека таким образом, чтобы можно было как-то с этим случившимся фактом жить.

Если наблюдатель был бы еще внимательней, то заметил бы, что человек, сидящий в кресле, дышит очень медленно и крайне редко, и уж если дошло бы до того, что ему проверили бы пульс, то выяснилось бы, что и сердцебиение сидящего под стать дыханию – очень редкое и слабое, что, конечно, абсолютно логично, и поэтому, наверное, неудивительно, что человек в кресле сидел с лицом, больше напоминающим маску из японского театра, чем нечто живое. Однако этот весьма странный и пугающий до мурашек на спине облик можно было бы ему простить, ведь у человека не было сознания. Ну или, если выражаться теологическим языком, у него не было души. Вернее, душа у него, конечно же, была, как есть она у каждого из нас, но в данный момент в теле она не присутствовала.

Тут надо сообщить, что произошло это не вследствие какого-то злого умысла или преступления и не из-за попытки самоубийства, например, отравления ядом, а с абсолютного согласия и даже по инициативе самого человека.

Звали сидящего Арон. По крайней мере, так звал его отец, который в силу своего увлечения восточными, а особенно ближневосточными культурами, и дал ему это имя. Арон, конечно же, не звал себя так. Уж слишком это было сложно и вызывало ненужные вопросы. Другое дело – Рон. Рон звучит по-западному. Рон – это что-то свободное, короткое и легкое, как ветер. Арон даже думал в будущем сменить имя и тем окончательно преобразиться в Рона, но после школы стало не до этого, да и дразнить его в институте за это никто не думал, даже наоборот. Иногда Арону казалось, что некоторые девушки видят в этом что-то загадочное, а значит, и привлекательное. Ну а дальше, в связи с последними событиями в его жизни, история с именами и вовсе ушла на какой-то очень далекий, невидимый с высоты невероятного, но происходящего, план.

Одет он был в красный поношенный свитер и синие джинсы. На ногах были подаренные бабушкой шерстяные носки, которые оказались очень кстати в этой квартире с вечно холодным полом в отопительный сезон, так как тапок Арон не носил никогда. Был на нем и еще один очень необычный элемент одежды – ремень, разрезанный пополам и удлиненный при помощи веревки. Этот ремень был закинут за спинку кресла, а концы проходили у Рона подмышками, застегиваясь на груди. Таким образом он был намертво привязан к креслу.

Но о душе. Она на данный момент находилась примерно метрах в пятидесяти от тела и занималась тем, что рассматривала другого человека женского пола, пишущего в своем дневнике ежедневные заметки, и каждый психически здоровый человек сказал бы, что это невероятно и невозможно. Тем более, для того чтобы душа могла куда-то выйти, сначала нужно убедиться в существовании самой души, а это, как известно, является фактом недоказанным. Так когда-то думал и сам Рон. Однако как же это все началось…

Теплым августовским днем, одним из тех последних августовских дней, когда еще так хорошо греет солнце днем, но уже чувствуется дыхание осени вечером, студент первого курса Рижского технического института, Арон Пестров, подошел к общежитию номер три этого самого учебного заведения. Оказался он тут впервые, но отнюдь не случайно, так как собирался стать полноправным студентом, а потому как жить ему в Риге больше было негде, то предполагалось, что именно в этом здании он получит и ночлег, и стол, за которым сможет учиться, и, как надеялся Рон, друзей, с которыми можно будет скрасить будни студенческого существования. Арон пытался поступать этим летом и в другие места. Даже было среди них такое экзотическое, как «Театральный колледж», но где-то не поступил, а где-то желания учиться в конце концов не оказалось. Человек он был роста выше среднего, худощав, но не слишком, был слегка бледен, что придавало ему аристократический вид, а на голове, несмотря на молодые годы, уже проглядывалась небольшая седина, которая, кстати, совсем не портила его, а даже наоборот – придавала ему какой-то «образованный» и «интеллигентный» вид, прекрасно дополняя общую картину. Серо-голубые глаза его постоянно меняли оттенок: от темного, почти асфальтного – в слабо освещенной комнате, до ярко голубого – на солнце.

Вообще, и подсознательные его движения, и манера себя держать сразу выдавали в нем человека воспитанного. По нему можно было сказать, что этот молодой человек, без сомнения, уступит место женщине в автобусе и всегда вежливо подскажет иностранцу, как пройти к условному музею. Но не был он и слишком чопорным. Обладая живым умом и энергией, Арон с радостью общался с людьми и принимался за новые дела. Был упорным в труде и в обучении, любил читать. Однако, при всём при этом, он часто терялся в общении с прекрасными сверстницами, не находя нужных слов, и ненавидел себя за это. Сказывался недостаток опыта, который Арон надеялся компенсировать в предстоящие ему студенческие годы.

Вот оно – общежитие. Большая, обласканная солнцем зеленая дверь, с облупившейся за лето краской. Здание довольно большое, в четыре этажа, и сразу видно, что хотя построено еще в царские времена, но содержится, в общем-то, в порядке. А над четвертым этажом, Арон заметил это сразу, словно зимняя шапка, находился довольно высокий деревянный чердак, какие часто бывают в подобных домах. Немного смущал желтый цвет самого здания, но, видать, как выбрали при царе, так и осталось до сегодняшнего дня. Только подкрашивай иногда. Зато очень понравились Рону белые фигурки атлантов, держащие своды входа и некоторых окон, а также небольшая уместная лепнина над ними. Атланты выглядели грозно, как им и подобало, и было видно, что совсем нелегко им держать этот гранит, который скоро предстояло начать понемногу грызть жильцам этого студенческого общежития, возможно, облегчая атлантам ношу в метафорическом её понимании.

– Не бойся! Не уронят.

Сзади подошел коротко стриженый паренек спортивного телосложения, с правильной осанкой и светлыми умными глазами, в голубых джинсах и белой майке с большой надписью NEW YORK. Волосы у него были русые и прямые. Спортивная сумка уверенно висела в сильной руке человека, непренебрегающего спортом.