Дар Амурсий - Квадрат жизни. Грань вторая. Школа

– Перестань. Не зови ты этого зануду. Опять свою песню заведет об усердии. Чтоб он усерился, со своим творчеством, – сзади послышалась какая-то возня, словно человек перелезал через стол. – До буфета можно и самим пройтись, а эти пусть пыхтят, пока дым из ушей дым пойдет. Через неделю завалятся.

– Может, они до сих пор эту волну ловят? – зашептал Влас, думая, что я ничего не слышу. – С таким упорством за месяц можно все сдать, и баллов мешок оттяпать, – он помедлил. – Ну да, и завалиться… Не, мне такое не надо.

– Пошли уже, – прошипел Демьян. – Он просто перед преподом выслуживается. Герой недели несчастный, – парень уже не скромничал с громкостью, будучи уверенным в своей силе.

– Вообще-то все не так, – проигнорировав вторую реплику, я попытался дать полезный совет нашему голубоглазому культуристу и всеобщему центру внимания. – Наверно ты не заметил, но проблемы появляются больше от отдыха. Не понимаю, почему некоторые так увлеклись расслаблением, если потом рисовать не могут. Радуешься лицензии на лень и простой отработке? Талант-то никуда не денется. Чего напрягаться. Да?

Стало ясно, что палку я опять перегнул, и внутренний бунтарь рвался на свободу. Остальные сокурсники насторожились, молча внимая разрастающейся дискуссии. Влас, сидящий с Демой, повернулся к ближайшим слушателям, развел длинными руками, и скорчил саркастическое выражение лица. Наверно счел представление забавным, хотя сам по себе был тихим и очень глубоко погруженным в свой параллельный мир.

– Видать некоторые аномалии боятся больше, чем Марии Давидовны. Хе-хе, – он просмеялся с тихим надрывом, изображая строгую леди. – Может я не прав, но ты уже всех своими вопросами засыпал на тему спасения, и дружка своего заразил. Чего паниковать-то? Мы же над учебой не трясемся, – Власик закончил шутливо – наставительным тоном, будто перед ним дите неразумное сидело.

– Меня напрягает не аномалия с завалами, а возможность упасть ниже плинтуса и скатиться до ежедневных отработок. Может быть весело проматывать время и баллы в буфетах и магазинах. Незаметно превращаться в повесу, но я-то знаю для чего учусь, и общей моде с высочайшими советами нашего руководства не верю, – я порядочно испугался небывалой для себя напористости, как будто внутри говорил другой человек, мама не узнала бы.

Задним умом, точнее всем нутром я ощутил волну вдохновения, которую пустил совсем не в то русло. Впрочем, ее все прозевали. Значит скоро откат, но думать о нем было некогда. Дёма распалился не меньше моего, только его гнев был холоден и нагонял жуть.

– Какие слова. Долго репетировал? – сказал культурист, приближаясь ко мне с видом сытого хищника. – Это мы, значит, поддаемся, а ты у нас мученик искусства? За словами бы следил. А то я и десятку не пожалею на взыскания искина. В бочину припечатаю… – он уже не контролировал себя, и привлек внимание Антона Семеновича, который давно наблюдал за перепалкой.

– Демьян, я полностью разделяю твою точку зрения. Только последние слова не разобрал, – учитель вышел в центр мастерской, прервав спор. – Все мы, как люди искусства, знаем о золотых пропорциях и золотой середине. Меня тоже иногда кидает в крайности, но отлично понимаю, что можно всему уделять время, даже с вашими нагрузками. И отдыхать надо вволю, особенно в таком возрасте, и в работу с головой нырять. Глядишь, и волну поймаешь. Главное – не перестараться. Если хотите, можем поговорить об этом на следующем занятии, охотно поделюсь своими мыслями.

Дёма молчал, вместе с остальной группой и мной в том числе. Наверно у меня пылали уши, потому что чувствовал себя неловко. Рассудительность моего учителя-сообщника, подзабывшего о недавнем уговоре, снова взяла верх, но никого не унизила, мне бы так. Выходит, что я неосознанно отработал по заложенной в меня программе, и поднял маленькую бурю. Непонятно сколь успешны будем мы в прохождении школы, но Антон Семенович точно завершит свою миссию успешно, если только у учителей каких-то своих, внутренних проблем нет.

Тишину нарушил Влас, который обычно молчит, и прячется несмотря на то, что упирается коленями в стол и меня им задевает. Наверно у парня новый характер распаковался.

– Эм… По правде сказать, мы все это знаем. Но дело в другом. Хочется без мучений учиться, а аномалия уже так придавливает, что хоть волком вой, – в ответ на вопросительный взгляд учителя он ответил, сдерживая смех. – Нет, сейчас демонстрировать не буду… Чего народ пугать. Понятно, что мы мало разобрались, так что охотно послушаем умные мысли.

Учитель одобрительно кивнул, возвращаясь к своему столу, заставленному маленькими гипсовыми бюстами, ученическими скульптурами, и кучей инструментов, от чистки которых мы отвлекли его спором. Все вернулись к своим занятиям, а я задумался. В учебном центре даже предположить не мог, что загруженные качества будут брать надо мной верх и работать помимо воли. Я не знал, опасно ли противиться своей новой природе, или надо отдаться течению. В любом случае радости и пользы пока мало. Только сложности множатся. Хоть рот себе заклеивай. Меня обнадеживало только невольное соблюдение уговора с Антоном Семеновичем.

– Знаешь, пойдем все-таки, подышим в галерее. Эй, алле, – Алекс привлек мое внимание и пихнул локтем, помяв часть работы. – Волну мы пропустили. Сейчас откат будем ловить. Хватит уже в пластилине ковыряться.

Слова друга почему-то показались мне разумной идей. Прежде я предпочитал терпеть откаты, и почему бы не сменить тактику, ради нового опыта. Простоватый Влас, увидев, что я встаю, с уважением покивал мне, как неофиту в обществе жертв непостижимой природы нашей школы. В галерее пахло свежестью. От гладких колон веяло прохладой. Алекс похрустел всеми пальцами, явно готовясь ненадолго отдаться очередной игре, так как паркуром в школе мы пока не рисковали баловаться. Широкая скамья представилась мне самым лучшим в мире ложем, и меня неумолимо потянуло прилечь. Понятно, что откат уже начался, но ощущается он совсем иначе, мягче, теплее, как в гнездышке, устланным пухом.

– Слушай, хорош отдыхать. Подъем, – сказал Алекс, потянув меня за рукав. – Прекращай, а то мнение о себе испортишь.

– Какое мнение? – заплетающимся языком пробормотал я. – М-да. Как же это меня немилосердно унесло… А давно я лежу? Что-то мне никуда вставать не хочется.

– Ага… Теперь понимаешь каково мне вчера было? И остальным тоже. Ничего, иногда полезно отключиться. Не то нервный срыв заработаешь со своими идеями.

Мышцы работали, я все ощущал и понимал, но не видел смысла встать, идти и лепить, или рисовать, попробуй еще вспомни, что мы недавно делали. Усилием воли я упал со скамейки на четвереньки, кое как разогнулся, и поплелся в мастерскую. По пути, сквозь пелену в сознании, мне было ясно, что недельное сопротивление откатам сделало меня очень уязвимым, и больше никогда-никогда нельзя расслабляться, чтобы ощущать такое нежелание всего. Разум хотел все исправить, а моя животная составляющая, та грань человека, из которой исходят все инстинкты, желала отдыха и даже сна. Мне пришлось пять минут бездумно глядеть на начатую работу, потом еще столько же времени катать шарики пластилина, чесать в затылке и собираться с мыслями, чтобы заставить себя продолжить творчество. Я заставлял себя трудиться целых полчаса, и все-таки победил.